Ты здесь живёшь?
Шрифт:
Вечерами Гисли записывал в книгу, сколько глушителей он изготовил за день, выкуривал трубку, ложился в кровать, прикрывал лицо платком и начинал из-под него что-то говорить жене. Говорил, пока не засыпал.
Жена, как и всегда, молчала.
II
Хотя Гисли был уже на ногах, Город еще не подавал признаков жизни: птицы не покидали своих гнезд и на улицах не было ни души. В гавани у причала стоял один из двух городских траулеров, другие суда тоже не вышли на лов, и лес мачт закрывал жителям вид на развалины по другую сторону
Гисли уже успел поработать в своей мастерской, когда на улицах начали появляться первые быстро шагающие мужчины в сапогах, затем их стало больше, к ним прибавились женщины, занятые на разделке рыбы. Следом на улицу высыпали школьники, за ними продавцы, банковские служащие и чиновники в начищенных до блеска ботинках. Они скакали по залитой водой улице с сухого островка на островок, проносящиеся на бешеной скорости машины окатывали их грязью, так что и скакать-то было ни к чему.
И вот уже начался рабочий день.
III
Далеко-далеко, в другом городе, сидят за столом молодой человек и его жена. Завтракают. Она с еще распущенными волосами и в дешевеньком халатике, он причесан, одет и читает газету. У нее волосы рыжие и курчавые, у него — светлые и прямые. У нее нежная белая кожа, зеленые глаза, прямой, но толстый нос, маленький рот и тонкие губы, у него кожа землистая, небольшие голубые глаза, широкий и плоский нос, большой рот почти без верхней губы и с изогнутой нижней. У нее шея тонкая, у него толстая. Она худенькая, с маленькой грудью и тонкими молочно-белыми ногами, виднеющимися из-под халатика, он широк в плечах и узок в талии, одет в рыжую шерстяную кофту и коричневые брюки, без ботинок, из дыры в носке торчит палец. Ее зовут Вальгердюр Йоунсдоухтир, его — Пьетюр Каурасон.
Она откусывает кусочек аккуратно намазанного хрустящего хлебца и царапает себе десну, он не глядя протягивает под газетой руку за чашкой кофе и произносит:
— В Городе требуется библиотекарь.
Она издает неясный звук, стремясь быстрее прожевать, но он, не дожидаясь ответа, добавляет:
— Как тебе это нравится?
— Мне? — переспрашивает она, глотая. — О чем ты?
— Мне это нравится. — Он складывает газету и уже всерьез принимается за завтрак. — Зачем торчать здесь? Книжка вышла, а на почте мне скучно.
— Ты и в Городе можешь заскучать.
— Почему это?
— Знаю. Я ведь оттуда. Прожила там, как ты знаешь, пятнадцать лет.
— Не уверен, — говорит он и добавляет: — Совсем не обязательно, что там теперь скучно, а работа безусловно интересная.
— Конечно, — соглашается она. — Конечно, это так. Когда я там жила, библиотекарем был Сигги Страус.
— Сигги Страус, — повторяет он. — А я думал, он был тогда директором школы.
— И директором тоже был, да и сейчас, наверное, директорствует. А еще он был членом магистрата, сейчас он к тому же заместитель депутата альтинга [2] , и я где-то вычитала, что он вдобавок председатель Городской рыбопромысловой компании.
2
Альтинг — исландский парламент. Заместитель депутата —
— Ну и ну. Надо надеяться, что кое от каких обязанностей он освободился. А то просто жалко бедняжку.
— Никакой он не бедняжка, Страус этот. — Тряхнув головой, она встает.
— Чем это он тебе не угодил? — спрашивает он и допивает кофе.
— Да лживый он. И кроме как для своей выгоды никогда ничегошеньки не делает.
Пьетюр Каурасон встает из-за стола, вытирает тыльной стороной руки нижнюю губу, шмыгает носом и уже на пороге кухни спрашивает:
— Почему же тогда они объявляют, что им требуется библиотекарь?
— Вот этого я не знаю, — отвечает она, собирая грязную посуду и ставя ее в раковину. — Но он-то знает.
— Н-да, дела, — произносит он уже в коридоре и надевает меховую куртку. — Пора бы тебе порассказать о жизни в Городе. Ведь и о тебе, и об этом городе я знаю немного, да и то лишь со слов твоего дяди Йоуи. Милый он человек, но из него все клещами вытягивать надо.
— А ты спрашивал? — Она открывает горячий кран.
— Разве нет? — задает он встречный вопрос, зашнуровывая ботинки.
— Очень может быть, — отвечает она.
— Поцелуй меня на прощанье. — Он всовывает голову в кухонную дверь.
— Всего! — Она целует его. Обняв мужа за шею, смотрит своими зелеными глазами в его голубые и спрашивает: — Ты уже что-нибудь надумал?
— Пока не знаю. А позвонить и расспросить ничего не стоит.
— Конечно. — Ответ звучит как стон. Она отводит взгляд своих зеленых глаз.
— Ну, я пошел. Поцелуй за меня малышку.
Вальгердюр принимается за посуду, Пьетюр идет на почту.
IV
Дождь в Городе прекратился в половине десятого. И сразу же Главная улица заполнилась людьми — бегущими, идущими и едущими людьми; людьми, выполняющими чужие поручения; людьми, занятыми своими делами; людьми, обслуживающими других людей.
По улицам заспешили домохозяйки с сумками и сетками, с детскими колясками, с тележками, а кое-кто безо всего. Они заполнили продовольственные магазины, стали покупать мясо и капусту, молоко и хлеб, а кое-кто даже конфеты.
В магазин «Цветы и ювелирные изделия» в это утро ни один посетитель не заглянул. Продавщица сидела одна, наводила красоту, подмазывалась и лакировала ногти. До полудня никто не зашел ни в «Косметику», ни в книжный магазин, ни в «Модную одежду», ни в «Электроприборы», ни в гриль-бар.
А вот на почту заходили многие. Одним надо было получить деньги по переводу, другим — отправить письмо, третьим — забрать посылку, четвертым — оплатить счета.
У окошка стоит дама в кроличьей шубке — спрашивает, можно ли заказать из Рейкьявика несколько бутылок хереса. Выясняется, что херес из Рейкьявика заказывается не почтой, а по телефону, на почте же его только получают. И дама в кроличьей шубке возвращается домой, чтобы заказать в Рейкьявике херес, досадуя, что зря выходила в осенний, дождливый мир.