Ты знаешь мой секрет?
Шрифт:
Вдыхаю поглубже и облизываю нижнюю губу, которую колет после тесного общения с колючей небритостью.
— Я даже настаиваю, — не сдается брюнетистая зараза.
Его глаза при этом становятся не просто тёмными. А чернющими.
— Нет, — упираюсь ладошкой в крепкую грудь, где уверенно и размеренно стучит сердце. — Не стоит этого делать.
— Мне показалось, что тебе понравилось?
Левая бровь взлетает вверх. А взгляд плавно с губ скользит к глазам и там останавливается.
— Не показалось, — решаю быть честной, — но продолжения
— Причина?
— А у тебя нигде не ёкает?
Отвечаю вопросом на вопрос.
— Поясни, — складка между бровями разрастается, а глаза остаются честными-пречестными.
Ну-да, ну-да, почти проверила в то, что я тут полную ерунду несу, а он в гордом непонимании пребывает.
— Кто-то не свободен, — хмыкаю жестко и подныриваю под рукой, откатываясь вбок и в сторону. — Имей совесть.
— Тебя только это волнует?
Алекс совершенно спокойно, не стесняясь своей наготы, разваливается по центру кровати и закидывает руки за голову. Наблюдает внимательно, как я дерганными движениями стараюсь поскорее спрятать свое тело под несколькими слоями одежды.
— Я не хочу обсуждать эту тему, — качаю головой, избегая смотреть в сторону разобранной постели, чтобы не покраснеть вновь.
Но это не помогает. Потому злит. Неимоверно.
— Я приготовлю нам кофе, а затем ты уйдешь, — говорю уверенно и бескомпромиссно.
Слишком наше знакомство затянулось, и это внушает беспокойство. Рождает глубоко внутри ненужную привязанность и желание довериться.
Нет. Нельзя.
Выхожу из комнаты и, прикрыв дверь, на секунду замираю.
Хватит, Соня. Выдыхай и бери себя в руки. Жизнь продолжается, как бы тяжело ни было. И впереди ждут новые заботы и волнения.
Привычная утренняя суета расслабляет и немного расставляет все по местам. Но то, как я неосмотрительно проболталась Алексу о своей юности, гнетет и заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Мне жутко стыдно и неуютно.
«Не умеешь пить, вот и нефиг начинать», — делаю единственно верный вывод, плеская холодной водой в лицо, чтобы остудить щеки.
Упираюсь в раковину руками и склоняю голову. Нет, мне не плохо, а просто некомфортно. Всегда сдержанная и неболтливая, сейчас я пребываю в полном раздрае. Потому очень надеюсь, что Алекс не станет нагнетать и просто исчезнет.
— Соня, перестань себя есть поедом, ничего не случилось, — раздается из-за спины. — Я никогда не использую против тебя то, что услышал сегодня ночью. Поверь мне.
Не оборачиваясь, горько ухмыляюсь и качаю головой.
Как легко люди говорят: «Верь мне, я не обману», а затем так же легко предают, нарушают свои же слова, совершенно не заботясь о том, что это подло, низко, жестоко.
Зато такие, как я, однажды обжегшись, уже не верят никому.
Да, у меня дефицит доверия. Но я к этому привыкла.
— Ты правда хочешь кофе? — оборачиваюсь, надевая на лицо привычную маску, которая в клубе всегда меня защищала. — А может, тебе уже пора?
— Соня…
— Совсем
— Уверена?
Гроссо не меняет позы, так и стоит, прислонившись к косяку дверной коробки, но вот от глаз теплом уже не тянет. Стылый лед.
Показательно.
— Однозначно, — выдыхаю, слегка кивая.
И прикусываю губу, когда Алекс, на пару секунд впившись в меня темными омутами, ухмыляется. А затем разворачивается и уходит.
Тихий хлопок входной двери сообщает о том, что я осталась одна.
Горько хмыкаю и стекаю на пол.
Всё хорошо, Соня.
Всё хорошо.
Сжимаю кулаки, откидывая голову назад, и прикрываю глаза. А прошлое, что никак не отпускает, уже мелькает перед глазами…
Когда нам с Лизой было по шестнадцать лет, мама нашла себе нового друга. Так она его представила.
А по факту мужчину. Очередного.
Но, как сама уверяла: «Самого лучшего, одного-единственного, которого ждала всю жизнь».
Подкупило нас с сестренкой то, что привела она к нам в дом его будучи трезвой, что само по себе являлось исключительным событием.
И в последующие месяцы действительно родительницу было не узнать: она начала исправно ходить на работу, бросила выпивать, стала следить за собой, в гардеробе появились платья, в холодильнике продукты, квартира, наконец-то, стала похожа на уютное место, а не проходной двор для местных алкашей, а в подвесном шкафу над раковиной вечная бутылка водки на привычном месте больше не отсвечивала.
Фантастика.
Мама даже нам с сестрой внимание стала уделять, особенно в те моменты, когда Слава дома был.
Ага, именно Слава. И никак не дядя. Ему не нравилось, когда мы добавляли это слово к имени. Молодился, модился.
Хотя и не удивительно. Мама нас рано родила, в восемнадцать. И на тот момент ей было тридцать четыре. А ее новому «мужу», как она всем говорила спустя месяц их отношений, и того меньше. Всего тридцать.
Казалось, тогда жизнь наладилась. Вошла в ровную колею. Пока у Мелеха не случились какие-то неприятности. После которых он бросил работу, стал сидеть все больше дома, выпивать и мать утягивать на эту скользкую дорожку.
Это спустя годы мы поняли, что он толком-то и не занимался ничем, был обычным «купи-продай» бизнесменом, живущим за счет разницы при перепродаже. Но в какой-то момент вложился неудачно, товар не застраховал, а тот украли или еще что-то. В общем, погорел.
Взял еще денег под проценты, не в банке, у местных бандитов. Но в бизнесе вновь не срослось. Как итог, проценты стали не просто капать, а расти, как снежный ком. Кредиторы начали жестить и угрожать.
Чтобы рассчитаться, Слава продал машину и квартиру родителей и засел у нас дома, превратившись в затворника, приживалу-паразита и начинающего алкоголика.