Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Злобин Владимир Ананьевич

«Какая-то высшая сила…»

Какая-то высшая сила Владела моею судьбой, От мира меня уводила, Смиряя, влекла за собой. О счастье не мог не мечтать я, Любви не желать торжества. Увы, размыкались объятья, Слабели, сомкнувшись едва. И то, что любовь сочетала, Крепка, широка, глубока, Свистящим мечом рассекала Ревнивая чья-то рука. И вот, обречен на безделье, Как пленник, сижу одинок. Сиянье. Холодная келья. Разбитая лира у ног. Новый журнал. 1955. № 41. (Ант. 2).

Звезда

горит («Ты не горюй, все образуется…»)

Ты не горюй, все образуется. Не стоит, право, горевать. Ну, пусть она с другим целуется, Любовь твоя — не удержать! Как будто нет беды ужаснее. Оставь ее. В пустынной мгле, Смотри, звезда горит — прекраснее Всех поцелуев на земле. В стекле оконном отражается, Как металлический цветок, Лучом граненым преломляется Ее зеленый огонек. Люби ее, люби свободную, Тебе сиявшую в раю, В земном изгнанье путеводную, Звезду холодную твою. Возрождение. 1955. № 47.

«В полдневный зной к источнику склониться…»

В полдневный зной к источнику склониться И пить, и пить, и знать, что не напиться, Что не продлить быстролетящий час. Он отсверкал, он кончится сейчас. И новый час идет ему на смену, Последнюю неся с собой измену. И дым надежд, воспоминаний дым Бессильной тенью тянется за ним. Возрождение. 1955. № 47.

Карусель («Прозрачный воздух ярок…»)

Прозрачный воздух ярок, Осенний полдень жгуч. Белеют крылья арок, Ни паруса, ни туч. На площади, над морем, У крепостной стены Мы кьянти пьем и спорим, В Альдонсу влюблены. Бродяги и поэты, Свободны мы от дум. Влечет нас берег Леты И ярмарочный шум. Вот гуси и факиры, Из сахара кудель. А вот, под знаком лиры, Во флагах — карусель. Старик у входа сонный Билеты продает. И голос граммофонный Проехаться зовет. Хрипит, что карусели Забавы нет верней. И мы вошли и сели На розовых свиней. И долго нас, качая, Кружила карусель, Достичь как будто чая Неведомую цель. И пела бесконечно О счастье в шалаше. И было так беспечно И пусто на душе. Возрождение. 1957. № 63.

Близнецы («Душа, ты в этот мир стремилась…»)

Душа, ты в этот мир стремилась, А ныне просишься назад. К непостоянству приучилась: Из ада — в рай, из рая — в ад! Нет, раз уж ты сюда попала, — Терпи, пока не вышел срок. Ты чтишь богов. Их здесь немало: Вот добродетель, вот порок. Добро и зло. Который краше? Два близнеца — не ошибись. Но отгадав, за души наши, Слепые души, помолись. Возрождение. 1957. № 63.

«Вот сижу я в финской шапке…»

Вот сижу я в финской шапке И в мешке американском И ропщу о том, что в мае Невесенняя погода. В этом Баре холод волчий И недаром он на Волке (Так зовут нетерпеливый, Ледяной поток в ущелье). На горе у Кузнецова, Где живу я под навесом, Много дум я передумал, Узелков тугих распутал. Научился я смиренью, Добродетели христьянской. И живу, не унывая, В тишине анахоретом. Одному

лишь научиться До сих пор не удалось мне: Отличать холодным взглядом От пшеницы вражий плевел. Оттого, хоть и не очень Волчий холод мне приятен, Не ропщу я: нет полезней Для души моей лекарства. Возрождение. 1958. № 73.

«Хорошо, что никто не знает…»

Хорошо, что никто не знает, Злой я или добрый, Умный или глупый, Святой или грешный. Хорошо, что никто не верит Ни одному моему слову, Лица моего не видит, Голоса не слышит. Я для всех давно как бы мертвый. Но Богу все известно. Кому надо, откроет, Когда придет время. Возрождение. 1958. № 73.

«Помнишь крест и широкий…»

Помнишь крест и широкий Двор, поросший травой, Девы лик темноокий, В глубине — как живой? Нынче ветер и стужа, Злобно вздулась река. Отражается в лужах Уж не посох — клюка. Перед образом темным Девы чудной склонись, О бродяге бездомном Помолись. Возрождение. 1958. № 73.

«Все в этот вечер было странно…»

Все в этот вечер было странно, Воздушно, трепетно, туманно. Дождь моросил, фонарь горел. Без шляпы, в макинтоше длинном, Я на мосту стоял пустынном И в воду сонную смотрел. Стоял, смотрел… Одно движенье — Конец всему и разрешенье, Забвенье вечное, покой. Но тут как будто сквозь дремоту Мне вдруг почудилось, что кто-то Следит внимательно за мной. И осветилось дно речное: «Покоя хочешь? Нет покоя. Другое дно под этим дном». И стало страшно мне и стыдно. Но ничего уже не видно В потухшем зеркале речном. Возрождение. 1958. № 73.

Монах и вор («За морями далеко…»)

За морями далеко, Над землею высоко, На Лазурь-горе зеленой Жил да был монах влюбленный. А в кого он был влюблен, Ведал только Бог да он. Проходили семь старух, Все вдовицы, кроме двух. Проходили три девицы, Крутобоки, белолицы. Проходила дрянь в штанах. Но не в них влюблен монах. Месяц всходит из-за гор. По тропе крадется вор, Нос крючком, волос — папаха, Прямо к хижине монаха. За плечами — узелок, В узелке — пустой мешок. Говорит: «Отец святой, Не взыщи за нрав крутой. Понял ты мою природу: Для тебя — в огонь и в воду. Не клялся ль, что украду Я вечернюю звезду? Я украл, да не донес. Чуть скатилась под откос, Я поймал ее, нагую, За косу за золотую. Но она, как тень легка, Упорхнула из мешка». Тут монах заголосил: «Без нее мне свет не мил. Ни любви не быть, ни чуду. Что теперь я делать буду?» Утешает вор: «Найду Краше во сто раз звезду. Не тужи, доверься мне. А лежит она на дне, В глубине морской, сияя Как жемчужина большая, И нежней, чем этот свет, Во вселенной света нет!» Возрождение. 1958. № 76.