Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Злобин Владимир Ананьевич

«В окне всё так же небо хмурится…»

М.В. Абельман

В окне всё так же небо хмурится, Всё тот же кашель за стеной. А ты оденься и — на улицу, Да погуляй хотя б весной. Весна в Париже незаметная, Как девочка — хрупка, робка. Тоска в Париже беспредметная, Как будто даже не тоска. Когда над Сеною смеркается, Но не зажгли еще огней, И лодка легкая качается В сияньи ровном без теней, Пустынный остров — как видение. Ты к берегам его причаль, И на единое мгновение Сольются радость и печаль.

«Я

такой хотел бы дом…»

Я такой хотел бы дом, Одинокую квартиру, Чтобы можно было в нем Хоть в углу поставить лиру. Боком стол — в другом углу. Тишина. Звезда сияет… Спать я буду на полу, Как бродяге подобает. Буду в сумерки бряцать Я на лире — очень скверно. Жрать картошку, счастья ждать. И дождусь его — наверно.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

Старухи

I

За какое преступленье Про меня пустили слух, Что для дев я — огорченье, Утешенье для старух? Вот, теперь они друг к другу Ходят, согнуты дугой, То одна кряхтит: «Я старше», То другая ей в ответ: «Всю меня покрыли парши, Я — всех старше, на сто лет!» А когда из-за мэрии Подымается луна И на стогны городские Сходят ночь и тишина, И дома темны и глухи, Спят глубоко стар и млад, — Собираются старухи И в окно мое стучат: «Отопри, зажги огарок, Покажи свое лицо. Есть у нас тебе подарок, Обручальное кольцо». Неужель поверю слуху, Распахну во тьму окно, Неужель и впрямь старуху Полюбить мне суждено?

II

Любезным девам не на зло, Не от распутства иль бесстыдства — Неодолимое влекло Меня к старухам любопытство. Влекло как бы на тайный зов, И внял ему я не напрасно. И вот, у невских берегов, Одна меня пленила властно. Седым блистая париком, Затянута, строга, упряма, Когда входила в дом, Я думал — Пиковая Дама. Бывало, часто до утра Она беседу нашу длила. О, пусть она была стара, — Не только в молодости сила. Но как-то раз, перед зарей, Когда луна уже склонялась, Она явилась мне такой, Какой ни разу не являлась. На боль невнятную, в ответ, О том, что все земное тленно, В ней загорелся тихий свет, Преобразив ее мгновенно. И был как будто прерван сон, Развеян вдруг покров туманный, И я склонился, ослеплен Ее красою несказанной. Но свет сбежал с ее лица, И вновь оно окаменело. И неподвижность мертвеца Сковала трепетное тело. О, если б бедный мой язык Мог удержать на миг виденье, Я на единый этот миг Все променял бы наслажденья. Не удивляйтесь потому, Влюбленно-радостные девы, Ни безучастью моему, Ни что тихи мои напевы. Современные записки. 1925. № 25.

Накануне («Ни Запада с его угасшей славой…»)

И. И. Кузнецову

Ни Запада с его угасшей славой, Пристрастья наших дедов и отцов, Когда еще с Российскою Державой Был крепок мир, ни новых мудрецов, Что, властвуя, готовят гибель мира, Летящего неведомо куда, — Мы не хотим, о нет! и наша лира Не воспоет их рабство никогда. Нас никакими не сковать цепями, Не удержать ни за какой стеной. Мы шли к свободе узкими путями, Платили страшной за нею ценой. Нам

не угодно ничего другого. Наш взгляд; суров, спокоен и остёр. И вот душа свободная готова На уж давно обещанный костер. Возрождение. 1952. № 21.

Освобождение («Вот узник вышел на дорогу…»)

Вот узник вышел на дорогу. Захлопнулась темницы дверь. Еще он молод, слава Богу! И полон сил. Куда теперь? Под сень родительского крова? В ярмо? Но проклят отчий дом. Он дал себе в темнице слово: Ничьим не будет он рабом. К невесте? К лешему невеста! Еще позорней страсти плен. Из одного все бабы теста: Любовник, юбка до колен. И он идет и дышит, дышит, Холодный воздух жадно пьет! Уж скрылись за холмами крыши И башня городских ворот. Над ним звезда стыдливо блещет, А он — все дальше, не спеша. И словно в рай попав, трепещет Освобожденная душа. Новый журнал. 1952. № 28.

Самоубийца («На скучном свадебном обеде я…»)

На скучном свадебном обеде я Сидел и свадьбы проклинал. А рядом в комнате трагедия Разыгрывалась, и не знал О том никто. Икра, шампанское… Домохозяин был речист. И что-то ухарски-цыганское Играл подвыпивший пьянист. «За новобрачных!» Тост классический. И наступила тишина. Но крик раздался истерический: «Он выбросился из окна!» С тех пор лишь год прошел, не более, Живем. Забыт тот день давно. «Припадок острый меланхолии». И этим все объяснено. И поросла травой забвения Могила. Замужем вдова. Ни ужаса, ни удивления — Пустопорожние слова. Но в час вечернего молчания Я часто на могиле той. И странное очарование Тогда овладевает мной. И будто слышу — и так внятно — я: «Мне хорошо. О, не зови. Здесь светит солнце незакатное Неугасающей любви». Новый журнал. 1952. № 29.

Что это? («Бог с ним, со счастьем, — вещь неверная…»)

Бог с ним, со счастьем, — вещь неверная. Куда надежнее беда. Но этот холод, тьма пещерная, Со стен текущая вода, Ненарушимое молчание И теснота и тяжесть скал, — Что это — месть иль испытание? Зачем? И кто его послал? Иль это — ад, существование Которого я отрицал? Новый журнал. 1952. № 28.

Мечта («Не хочу, чтоб ты меня любила…»)

Не хочу, чтоб ты меня любила, Поджидала ночью у ворот, По пятам, как тень, за мной ходила, Надувала свой пунцовый рот. В этой жизни подлой, беспощадной, Стал и я бесчувственно-жесток. Как дурак, за будкой лимонадной Ни у чьих уже не млею ног. Замолчала пламенная лира И мечта моя лишь об одном: Задушить кутящего банкира И ограбить мертвого потом. Новый журнал. 1952. № 29.

«Вот дроги похоронные…»

Вот дроги похоронные Лошадка тянет сонная Предместьями убогими. И никого за дрогами. Вдали — закат пылающий. Возница засыпающий. Он пьян, он на бок свесился. …Любил. Убил. Повесился. Новый журнал. 1952. № 30.

Без Беатриче («Я здесь один. Угасли звуки…»)