Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Злобин Владимир Ананьевич

Или еще страшнее:

Слизывает дьявольский язык Свет с души моей.

И все-таки, несмотря на страданье —

В такой тоске, в такой неволе Как много надо сил иметь. Чтобы не сойти с ума от боли, От бешенства не умереть.

Ад Смоленского — ад относительный, как все на земле, ад с «передышкой». О нем можно

на какой-то срок забыть, можно к нему даже привыкнуть, устроиться в нем по-домашнему и не без уюта.

Живу как все, живу со всеми, Не хуже и не лучше всех, Неслышно пролетает время И с каждым годом легче бремя Земного горя и утех. Привык к земле, ее тщетою Доволен, как и все. — Но вот…

Дальше — по-разному. Как когда. Или:

Руками голову сжимая, Я плачу о забытом рае, О счастье отнятом моем.

Или же ад вдруг превращается почти в рай. Вот послушайте:

От бессмысленных дней, от бессонных ночей, От земной темноты, от небесных лучей, От любви, что темна, от тоски, что светла, От свободы, летящей, звеня, как стрела, От бессмертных стихов и от смертных людей Стало сердце звезды ледяной тяжелей. Обжигая меня, убивая меня, Посылая снопы ледяного огня, В неподвижном, бессмертном, безжизненном сне Ледяною звездою сияет во мне, И проснуться нельзя и нельзя умереть, Только вечно сгорать, только вечно гореть.

Из всех стихотворений Смоленского — это, может быть, самое «люциферьянское» и самое вдохновенное. В нем необыкновенно сверканье, переливанье двух друг друга отражающих миров, их темные, тяжелые, ослепительные лучи — неуловимый воздух ада, где мучается, блаженствуя, душа поэта.

Об этой муке блаженства у Смоленского есть еще одно стихотворение. «Стихи о звезде», «Гори, гори в тумане белом», тоже «люциферьянское» и тоже вдохновенное, со следующим заключительным обращением к звезде, слетающей в его темницу:

Чтоб мог я, обжигая руки, — О, на мгновение всего! — В сладчайшей и легчайшей муке Коснуться тела твоего.

И это все. Впрочем, нет: о той же, обжигающей руки звезде ему снится в аду райский сон:

Лишь во сне, в тумане, вдалеке, Луч зари над золотом реки… И горит звезда в моей руке И не жжет руки.

Надо, наконец, сказать правду: любовь как была, так и осталась плодом запретным. Со времени Адама и Евы, в сущности, не изменилось ничего. Но человеку дана в утешение любовь «очищенная», «безопасная», любовь без «смертельных лучей» — как бывает кофе без кофеина иль без никотина папиросы. Этим продуктом питается большинство людей на земле. Но есть души, которые скорее согласятся заживо

гореть в аду, чем всю жизнь прижимать к сердцу даже не труп, а резиновую куклу.

Душа Смоленского лишь кажется мертвой. На самом деле она жива, потому что не только страдает, но и блаженствует — побеждает страданье радостью. И как всякая живая душа — надеется:

…А все-таки, наперекор всему. Как звездный луч сквозь пустоту и тьму. Как звук струны сквозь шум, как мысль сквозь сон, Как милость сквозь незыблемый закон, Слетает к нам надежда. Все слабей. Но все ж мы можем улыбнуться ей.

И как всякая живая душа — верит.

Наедине с самим собой Бессонницей томлюсь и снами, Бессмыслицу зову судьбой, А жалобы и боль — стихами. И жду, когда придет рассвет. Который больше не разбудит, И знаю, что спасенья нет, И верю, что спасенье будет.

И как всякая живая душа… —

***

«Счастье» — так озаглавлена третья книга стихов Смоленского. Но тут начинаются мои затруднения как литературного критика. То, что я хотел сказать, обычно принято говорить лишь после смерти поэта, подводя итог его литературной деятельности.

Собственно счастья или того, что счастьем зовется, в книге не много. Лишь первые проблески. Но перелом определенный и к прошлому возврата нет. Это — твердо, несмотря на минуты слабости и затмения, но они мимолетны и вслед за тенью опять солнце, как в ветреный весенний день с холодком и быстро бегущими по высокому небу легкими облаками.

За любовь пришлось бороться. Она не далась даром.

Мой чудесный золотой цветок, Мой в аду не тающий ледок.

И это было не легко. Не только Смоленский ее сам разрушал, но, как ему казалось, против нее был Бог.

Иногда мне кажется — ошибка, Столько раз солгавшая, мечта — Я совсем не тот и ты не та, Лишь кривая на губах улыбка. Боже мой! — от века каждый знает, Чем кончается земная страсть — Человек лишь для того взлетает, Чтоб вздохнуть, и крикнуть, и упасть.

Но это не ново, как не нов и преследующий его неотступно страх смерти.

А все-таки всего страшнее гроб — На сердце лед и тление на лоб И гвоздь, что будут в крышку забивать…

Мы давно это знаем, сто раз уже об этом слышали и читали. Раскройте на девятой странице «Закат», там есть строчки:

Я к Богу взывал о спасеньи, Но мне отвечала ты.

Тогда Смоленскому казалось, что ему отвечает любовь. На самом деле — это был голос смерти.