Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Злобин Владимир Ананьевич

Вот Бог, в какого верит и какому служит Маковский. Но это не христианский Бог.

Главное, что отличает христианство от других религий, — это вера в Бога триединого. Монотеизм, поскольку он существует в чистом виде, перерождается на практике в дуализм, т. е. в конечном счете в борьбу двух взаимно друг друга уничтожающих сил. Таков таинственный закон самоуничтожения Монады как самодовлеющего, в себе замкнутого, непроницаемого начала.

Что меня за последние годы в Маковском удивляло и пугало — это неожиданное проявление неизвестно откуда в нем взявшихся разрушительных тенденций. Причем этот странный «уклон» одинаково касался как его самого, его внутренней жизни, так и мира внешнего — тех лиц и явлений, что находились в кругу его интересов.

Подбирая стихи для нового издания, он не только делал поправки чисто «стилистические», которые ему, кстати, удавались не всегда, но и, случалось, выкидывал целые строфы, а то и целые стихотворения, как раз те, в которых наиболее ярко выражалась его личность. Он это делал совершенно бессознательно, и у меня каждый раз

оставалось впечатление — ибо я с ним часто спорил, — что им владеет какая-то, его природе чуждая, сила.

Вот два характерных примера:

ВЕСНОЙ

Я вышел на балкон. Туманным раем Цветущая раскинулась земля. Фруктовые деревья пахнут маем, Синеет лес вдали. Луга, поля… Как это утро нежно-непорочно, Каким спокойствием напоено! И небо… Небо так лазурно, точно Любовью к миру светится оно. Откуда ж вечная моя забота? О чем, землей обласканный, грущу? И не молюсь, а только жду чего-то, Хочу понять и втайне трепещу. Иль неба расцветающего нежность На зов любви из голубых глубин, И все уйдет в бесцельную безбрежность. И ласки Отчей не дождется сын.

В этом прекрасном стихотворении выкинуты первые и последние строфы, что его совершенно уничтожает. В первой — типичное для Маковского отношение к природе («туманный рай»), во второй — глубокая христианская идея о богосыновстве человека.

Второй пример:

В ЛЕСУ

Вокруг — дубы, дубы… Рядами Возносятся, увитые плющом. В лесу, как в нерукотворенном храме. Брожу, не сожалея ни о чем. Весь день любуюсь тенью летней И облаком сквозь кружево листвы. И бремя лет как будто незаметней, И легче грусть от жаркой синевы. Как сказочно тиха дорога, Завороженно-неподвижен лес. От неба и земли — дыханье Бога, В травинке малой веянье небес. О только бы живая сила Во мне самом заискрилась опять, И душу обольщенную пронзила Природы творческая благодать.

Тут выкинуто последнее четверостишие — обращенная к природе, к матери-земле, молитва о духовном обновлении, закрепляющая связь Маковского со всем живущим. Отрекаясь от этих строк, он ее порывает.

Таких примеров можно бы привести еще много, но не хочу на этом задерживаться. Перейдем к следующему, к литературной деятельности Маковского за последние годы.

IV

Уже его статьи о Блоке [95] произвели странное впечатление, хотя они были написаны осторожно, во избежание протеста. Недостатки Блока, на какие указывал Маковский и какие, в сущности, не отрицал никто, отнюдь не умаляли и не ставили под вопрос его поэтический дар. Отрицал Маковский Блока чисто эмоционально. Он к нему чувствовал что-то вроде физиологического отталкивания — идиосинкразию, как и к Баратынскому [96] . Это мелькало между строк. Следующей жертвой был Рерих. Статья о нем — в «Русской мысли» — распадалась на две части — критическую и эмоциональную. Маковский считал Рериха авантюристом и посредственным художником. О Достоевском статьи не было, я даже не знаю, собирался ли Маковский о нем писать, но споры были, и довольно бурные. Маковский его уничтожил так же, как Блока и Рериха [97] .

95

…его статьи о Блоке… — «Как вспоминается мне Блок» (Возрождение. 1927. 14 февр.).

96

Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович (1800–1844) — поэт.

97

Рерих Николай Константинович (1874–1947) — живописец, театральный художник, археолог, путешественник, писатель. Член «Мира искусства». С 1920-х гг. жил в Индии.

Труднее было справиться с Мережковским. Однажды в разговоре со мной Маковский на него обрушился (по поводу «Тайны Трех» [98] — одной из его лучших книг). Но после моего резкого ответа замолчал. Я уже знал, как в таких случаях Маковскому отвечать, ибо везде и всегда он посягал на одно. Тем не менее в своей лекции о «Религиозно-философских собраниях»,

напечатанной затем в «Русской мысли», он к Мережковскому вернулся. Не нападая на него открыто, он в заключительной части роль Мережковского в собраниях, как и значение самих собраний, вопреки фактам свел почти на нет.

98

«Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1923) — книга философско-эссеистской прозы Мережковского.

Но если в своей разрушительной работе Маковский не отдает себе отчета и ему, наоборот, кажется, что он сеет «разумное, доброе, вечное», о присутствии в нем губительной силы он знает отлично.

Бывают дни, позвать не смею друга — Предстанут мертвыми на суд друзья, И сам не свой, от горького испуга И жалости к себе заплачу я. Бывают дни, заря и та не светит, Цветы не пахнут и не греет зной. Хочу прильнуть к земле, но не ответит: Глуха земля, возлюбленная мной. Прислушаюсь к волне — волна немеет, Коснусь воды, и не бежит река, Взглянул на небо — вдруг окаменеет И глыбами повисли облака. Ужасен мир недвижно-безглагольный. Остановилось время. Душит страх. О, Боже! Отпусти мне грех невольный, Преображающий Твое творенье в прах.

Если б сказали тогда Георгу Брандесу, что Сережа Маковский, этот милый семнадцатилетний гимназист, читающий барышням «Историю поцелуя», превратится на старости лет в «Анчар», он вряд ли этому поверил бы.

К нему и птица не летит, И зверь нейдет. Лишь вихорь черный На древо смерти набежит И мчится прочь уже тлетворный [99] .

Маковский молится, чтобы Господь его избавил от владеющей им темной силы, но, когда ему указывают верный путь, он или идет в противоположную сторону, или погружается в летаргический сон.

99

К нему и птица не летит… — Из стих. А.С. Пушкина «Анчар» (1828). У Пушкина во 2-й строке: «И тигр нейдет».

В эту ночь, когда волхвы бредут пустыней За звездой и грезятся года Невозвратные — опять из дали синей Путь указывает мне звезда.

Но звезда вспыхивает и гаснет. Наступает тишина.

Тишиной себя баюкаю заветной. Помня все, все забываю я В этом сне без сна, в печали беспредметной, В этом бытие небытия.

А когда он проснулся, оказалось, что жизнь прошла и он один.

Когда проходит жизнь, когда прошла, И цели нет и нет возврата, — Как старый сыч, из своего дупла Жди сумеречного заката.

V

Но есть у Маковского стихи о природе. Там он другой. И может быть, в этих стихах его настоящее лицо. В волшебном царстве природы он счастлив, как в раю. Но это Адам без Евы. И сквозь рай земной просвечивает небесный.

И сквозь листву туманную, лесную, Затянутую мглой, как паутиной, Провижу я действительность иную, Касаюсь тайны всеединой.

Мир — Божий сад, напоминающий ему «чудесный бор», где он играл до рожденья:

Чудесный бор мерещился мне с детства? Всю жизнь мою……………………………. ………………………………………………. Где все — деревья и цветы и травы — Так призрачно давно знакомы мне, Как будто я родился в этом сне.

Он видит, слышит, понимает все, потому что все любит:

И бабочек цветистокрылый рой, Как паруса над зыбью луговой, В лучах полуденных лениво реет. Волниста мурава, и даль синеет, И на стеблях, как в море челноки, Узорные качаются жуки…