Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
И еще одно замечание, о Пастухове [108] , его первом стихотворении. Уж очень эти двойники надоели. Пора на себя взглянуть
Спокойно, трезво, без видений. Читатель наконец устал От этих мнимых отражений. От двойников и от зеркал.Но будет о стихах. Перейдем к прозе. Вот Зайцев [109] . Глава из книги о Чехове. Книга уже давно вышла, но я делаю вид, что об этом не знаю. Это тем более легко, что я ее не читал.
108
Пастухов Всеволод Леонидович (1894–1967) — поэт, пианист. В эмиграции после 1917 г. В США после 1945 г. Печатался в журнале «Опыты».
109
Зайцев
Зайцев, как всегда, приятен. О Гиппиус он, правда, наговорил вздору, который я опроверг в статье «Неистовая душа» [110] (см. «Возрождение» № 47). Что до Чехова, то перевоплотиться в него Зайцеву будет не легко: в самом важном, в отношении к религии, — эти два писателя расходятся. Возможны поэтому «психологические ошибки». Но такова судьба всех «честных» биографий.
После смерти Ремизова [111] Зайцев — последний представитель Великой Русской литературы — этого свыше ста лет длившегося ослепительного чуда. Вот когда в самом деле чувствуешь и понимаешь, что кончилась Россия Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, та, к голосу которой прислушивался мир и которая еще вчера призывала к борьбе с величайшими в истории свободоубийцами.
110
«Неистовая душа» — очерк Злобина (Возрождение. 1955. № 47), вошедший в книгу «Тяжелая душа» в новой редакции и под названием «Мис Тификация».
111
Ремизов Алексей Михайлович (1877–1957) — прозаик, драматург, критик, публицист, переводчик, мемуарист. С 1921 г. в эмиграции.
Ныне положение изменилось. На первом плане не Толстой, не Достоевский, а Чехов. Зайцев написал о нем книгу. Занимался им и Бунин [112] в последние годы своей жизни. Его именем названо было единственное крупное русское издательство за рубежом. Словом, Чехову сейчас принадлежит вся власть на земле и на небе. Прав был, видно, Мережковский, утверждавший, что Достоевский и Толстой оказались нам не по плечу и что духовные вожди и учители, «властители дум» русской интеллигенции — Чехов и Горький. Но в таком случае, что делать тем, кто с большевиками продолжает бороться? Сложить оружие?
112
Занимался им и Бунин… — И.А. Бунин — автор мемуарных очерков «Памяти Чехова» (1904), «Из записной книжки» (1914) и др., составивших его книгу «О Чехове. Неоконченная рукопись» (Нью-Йорк, 1955).
Очень интересен, с зайцевским «Чеховым» соседствующий, «Гоголь» Ремизова [113] , ни на какого другого не похожий.
Ремизов, конечно, прав: «Самое недостоверное — исповедь человека». Достоверно только «непрямое» высказыванье, «где не может быть ни умолчаний, ни стыдливости, ни рисовки “поднимай выше”». И самое достоверное в таком высказывании то, что не осознанно, что напархивает из ничего, без основания и беспричинно, а это то самое, что определяется словом «сочинять».
113
…«Гоголь» Ремизова… — В № 2 «Опытов» (1953) — глава из книги Ремизова «Огонь вещей. Сны и предсонье: Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Достоевский» (1954).
Но тут — свои опасности, пожалуй, не меньшие, чем когда все построено на «прямом высказывании», на изучении одних голых фактов.
Ну что, например, стоит истолковать в желательном для себя смысле какое-нибудь случайно вырвавшееся «ах!» или ни к чему не обязывающий неопределенный жест, не говоря уже о еле уловимых оттенках душевного настроения?
Да, Гоголь Ремизова, «выгнанный из пекла на землю за какое-то недоброе дело» и вознесенный «на седьмое небо Василия Радаева», в русской литературе — открытие. Он в самом деле ни на какого другого — ни на Гоголя Мережковского, ни на Гоголя Мочульского [114] — не похож. Но похож ли он на самого себя — вот вопрос.
114
Мочульский Константин Васильевич (1892–1948) — историк литературы, критик. С 1919 г. в эмиграции. Имеется в виду его труд «Духовный путь Гоголя» (Париж, 1934). П.М. Бицилли в рецензии на эту работу писал о сути подхода Мочульского к биографии героя: «Человек познается не в том, что он есть, а в том, чем он хочет быть, или вернее: человек, в своей внутренней сущности, есть то, чем он хочет быть» (Путь. 1934. № 45).
«Отбор литературного материала совершается не наугад, что под руку попало», — справедливо замечает Ремизов, рассказывая, как писал Гоголь «Вечера на хуторе…». «То же и с воспоминанием из прочитанного: ведь лезет в голову что — то одно, определенное, а все другое, казалось бы, не менее интересное, стерлось».
Трудно себе представить, что, говоря о героях Гоголя, можно не упомянуть, хотя бы вскользь, о Хлестакове, как это делает Ремизов. И не только Хлестаков, но и не менее, чем он, для понимания Гоголя важный Подколесин — «старается». Зато «лезет в голову» Левко из «Майской ночи», Петр Петрович Петух и какая-то, из «Божьих людей» хлыстовского начала, современница Гоголя,
Нет, что-то в Гоголе очень важное Ремизов проглядел, чем-то своим, тоже очень важным, его наделил. На самом деле Гоголь был и проще и страшнее, чем это снится Ремизову, но его сон о Гоголе — не пустой. О нет!
Полная противоположность этому сну — статья Александра Шика [115] «Парижские дни Гоголя». На ней отдыхаешь от ремизовского кошмара. Интересно — все, все мелочи, все подробности. И сколько бы их ни было — все мало, хочется еще, кажется, что чего-то самого интересного, самого главного не узнал, проглядел, не понял. Но чем больше узнаешь, как Гоголь ел, пил, спал, гулял, страдал запором, стоял в театральных очередях, ходил в Лувр, тем он — нереальнее, неуловимее, фантастичнее. Удивительно странное ощущенье — то же, что часто испытываешь, соприкасаясь с такими его, совсем не фантастическими, героями, как Чичикова или Хлестаков. Никогда ничего подобного не могло бы произойти с Чеховым.
115
Шик Александр Адольфович (?—1968) — критик, искусствовед. В эмиграции с начала 1920-х гг. Сотрудник парижской газеты «Русская мысль» и нью-йоркского «Нового журнала». В № 2 «Опытов» Шик напечатал отрывок «Парижские дни Гоголя» из своего цикла «Русские во Франции».
Чтобы покончить с воспоминаниями, следует отметить интересные и хорошо написанные «Мелочи о Горьком» [116] Юрия Анненкова, ничего нового, впрочем, к горьковской легенде не прибавляющие, а также воспоминания о Ходасевиче В. Ледницкого [117] , где очень много о Ледницком и очень мало о Ходасевиче. Но обширное автобиографическое вступление охотно Ледницкому прощаешь — он, кстати, перед читателем за него извиняется: оно не только оправдано, а и открывает новый для нас мир — мир русско-польских отношений, которым в литературных кругах Москвы и Петербурга мало интересовались и были не правы.
116
«Мелочи о Горьком» (Опыты. 1953. № 2) — очерк Анненкова, вошедший в его книгу мемуаров «Дневник моих встреч. Цикл трагедий» (т. 1–2,1966). Юрий Павлович Анненков (1889–1974) — живописец, график, прозаик, театральный художник, художественный и театральный критик, режиссер, мемуарист. После командировки в Венецию в 1924 г. принял решение в Россию не возвращаться и поселился в Париже. Печатался под псевдонимами: Наталья Белова, Борис Темирязев и др. В 1930-е годы увлекся кинематографом, создал декорации и костюмы к нескольким десяткам фильмов. Лауреат премии «Оскар».
117
…воспоминания о Ходасевиче… — «Воспоминания и литературные заметки» (Опыты. 1953. № 2) Вацлава Александровича Ледницкого (1891–1967), литературоведа и критика, сотрудника «Нового журнала».
Сказать что-либо по поводу статьи В. Вейдле [118] : «Об иллюзорности эстетики и о жизненной полноте искусства» — трудно, потому что ее при всем желании прочесть невозможно, во всяком случае, до конца. После двух-трех страниц, а их 22 большого формата, — принужден остановиться, будто жуешь вату. Еще немного, и задохнешься. Наборщик, умудрившийся эту статью набрать, совершил подвиг.
Но что случилось, как могло выйти из-под пера Вейдле нечто столь неудобочитаемое?
118
Вейдле Владимир Васильевич (1895–1979) — критик, литературовед, искусствовед, поэт, публицист, мемуарист. В эмиграции с 1924 г. В 1932–1952 гг. профессор кафедры истории христианского искусства и западной Церкви в Богословском институте (Париж). Автор книг «Умирание искусства» (1937), «Задача России» (1954), «Безымянная страна» (1968) и др.
То ли дело добрый старый Степун [119] ! Его статья «Кино и театр», нисколько не менее метафизическая, чем статья Вейдле, доходит и до среднего читателя. А тема обеих статей, как это на первый взгляд ни странно, в сущности — одна. И может быть, заглавие «Об иллюзорности эстетики» и т. д. к статье Степуна подходит гораздо больше, чем к статье Вейдле. Но Степун не побоялся тему «снизить» и благодаря этому вопрос о киноискусстве поставил правильно, т. е. поднял его до уровня проблемы религиозной. А те историософские выводы, к каким он в связи с этой проблемой приходит, в достаточной мере свидетельствуют, что, избрав «узкий путь», он не только не потерял ничего, но многое приобрел и что скромность и смирение не исключают смелости. А Вейдле, желая в каком-то неправедном порыве «объять необъятное», уподобился вулкану, извергающему вату. Впрочем, язык заплетается подчас и у Степуна. Например: «…со своею духовною убогостью» вместо «со своим духовным убожеством». Но это лишь оттеняет степуновский шарм.
119
Степун Федор Августович (1884–1965) — философ, прозаик, публицист, критик, теоретик театра и кино. 22 ноября 1922 г. выслан из России в Германию. Профессор Дрезденского университета (1926–1937), соредактор журнала «Новый град» (1931–1939). В 1947–1965 гг. профессор Мюнхенского университета. Основатель издательства «Товарищество зарубежных писателей» при Центральном объединении политических эмигрантов (ЦОПЭ) и альманаха «Мосты» (1958–1970). Автор книг «Основные проблемы театра» (Берлин, 1923), «Бывшее и несбывшееся» (т. 1–2,1956), «Достоевский и Толстой: Христианство и социальная революция» (на нем. яз.; 1961), «Встречи» (1962) и др.