Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
Но эта вездесущая, смиренная и милостивая любовь в ад не проникает. Там ее нет. Там
Каждая надежда ложная, Каждая любовь не та.И Смоленский это хорошо знает.
Никого не любить, ни себя, ни других — никого. Ничего не хотеть — даже смерти, не ждать — даже чуда, Вот отчаянье стало спокойное, как торжество, Стало сердце, как камень, и камни, и камни повсюду. Стало сердце, как камень, а ты говоришь о любви, Стало сердце, как камень, а ты говоришь о надежде, Те же звезды сияют и лгут и сияют, как прежде, Только сердце как камень, а было в слезах и в крови.Невозможность
И вот стихотворенье, может быть, самое страшное, какое мне когда-либо приходилось читать:
Есть тишина, ей нет названья, Ей нет начала, нет конца, И мертвое ее дыханье Живые леденит сердца. Есть тишина — невыносимо Прикосновенье пустоты — Она, неслышно и незримо, Ползет со страшной высоты, Небесные колебля своды, Клубясь меж звезд и облаков, В широкие вползает входы И в щели узкие домов. Тогда, как в ледяных могилах, Тогда, как в непробудном сне, Крик человеческий не в силах Возникнуть в мертвой тишине. Беззвучно шевеля губами, Нем человек. И на него Смерть смотрит тусклыми зрачками. Не видящими ничего.Неожиданно и ужасно то, что смерть, наполняющая пустотой весь мир, идет из глубины небес, как бы из недр самого Божества. Но, очевидно, на небесах происходят вещи еще более невероятные и страшные, чем на земле. Так, в стихотворении «Гибель» Смоленский, вспоминая приснившийся ему небесный бой, в котором погибает Люцифер [74] , рассказывает:
И на предельной высоте, У опустевшего престола, В сиянии и красоте Мерцающего ореола, Увидел я его, и мгла Вставала за его плечами, И по щеке его текла Слеза, и дикими очами Смотрел он с высоты высот На рай, потерянный навеки, И медленно смыкались веки, И горько улыбался рот.74
Люцифер — в христианской мифологии падший ангел, дьявол.
Что здесь случилось — мы не знаем, даже не догадываемся. Но чувствуется, что нечто роковое, ужасное, безумное и совершенно непохожее на то забавное приключение, ангельскую шалость, о какой нам рассказывают на уроках Закона Божьего. Особенно почему-то поражает: «У опустевшего престола», и на минуту кажется, что между сползающей с небес пустотой и этим опустевшим престолом — прямая связь.
Судя по некоторым стихотворениям Смоленского, для него настоящая, неискаженная действительность, подлинное бытие — там. Здесь же только его перевернутое, как в зеркале, обратно — подобное отражение, полуложь-полуправда, где есть все — и ничего.
Но в мире тишины и сна. Где ты так глубоко дышала, Быть может, только ты одна Средь призраков существовала, —обращается он к музе — существу иного мира. Но еще более подчеркнута призрачность здешнего в стихотворении о душе:
Как в водах темного колодца, Во мне душа отражена, Легчайшими крылами бьется О гладь зеркальную она. Сквозь толщу бледного эфира Доходят, слышные едва, Несуществующего мира Неясные, как сон, слова. Нет ничего, ни зла, ни блага. Ни мудрости, ни правды нет, — Зеркальная темнеет влага, МерцаетНо если это действительно так, или так хотя бы отчасти, т. е. если здешний мир обратно — подобен тому — то многое меняется. Что казалось нам до сих пор богоотступничеством, может быть, на самом деле богооставленность. Не человек забывает, отступает от Бога, а Бог от человека.
Когда-то на эту тему немало писали и в прозе, и в стихах. Писали и Гиппиус и Сологуб [75] , не говоря уже о поэтах менее славных. Есть об этом и у Розанова [76] в «Опавших листьях» [77] . Я сейчас не помню точно, как у него сказано, но смысл приблизительно тот: «Я звал любовь, любовь, любовь, а ко мне шла смерть, смерть, смерть». Интересно, что сейчас буквально то же мог бы о себе сказать Смоленский.
75
Сологуб Федор (наст. фам. и имя Тетерников Федор Кузьмич; 1863–1927) — поэт, прозаик, драматург, переводчик.
76
Розанов Василий Васильевич (1856–1919) — философ, публицист, эссеист.
77
«Опавшие листья» — две книги философско-исповедальных эссе («Короб первый», 1913 и «Короб второй», 1915), составляющих с книгой «Уединенное» (1912) автобиографическую трилогию В.В. Розанова.
Отношение к вопросу было, конечно, разное. Так, Гиппиус видела в богооставленности некое испытание:
Он испытует — отдалением. Я принимаю испытание. Я принимаю со смирением Его любовь — Его молчание [78] .Сологуб проще и безнадежнее:
Что мы служим молебны И пред Господом ладан кадим! Все равно непотребны, Позабытые Богом своим. В миротканой порфире, Осененный покровами сил, Позабыл Он о мире И от творческих дел опочил [79] .78
Он испытует — отдалением… — 1-я строфа стих. Гиппиус «Белая одежда» (1902).
79
Что мы служим молебны… — Начальные строфы стих. Ф. Сологуба без названия (1902).
Но, может быть, всех проще, смиреннее Смоленский: ни мистики, ни рассуждений — только вздох:
Как одинок бывает человек. Когда он Богом на земле покинут.И вот, в новом свете, становится явным то, о чем раньше не подозревал никто: смирение.
………………………………………..
За слабое тепло, за слабый свет, Хотя бы призрачный, хотя бы ложный……………………………………………..
Благодарить я должен Бога. Есть Вокруг меня, в ночи без сна и света, Есть люди на земле — о, их не счесть! Которым не было дано и это.И может быть, бесконечно повторяющаяся любовная трагедия Смоленского вовсе не оттого, что у него вместо сердца камень, а по другой причине: счастье, к какому он стремится, — на земле недостижимо.
Оно исчезает, счастье, Надежду оставь навсегда. Так, меж коченеющих пальцев, Ледяная скользит вода. ……………………………. Оно исчезает в тумане, Вслед ему не кричи — Счастье знает, для сердца земного Смертельны его лучи.Но все равно — чем бы ни было взаимоотношение двух миров, в каком бы преломлении они друг друга ни отражали, кто кого бы ни мучал — человек Бога или Бог человека, от какой бы любви — недоступной или доступной — ни каменело сердце, жизнь для Смоленского — всегда и везде ад. В его душе поселилась смерть, и она, как ненасытное чудовище, пожирает все.
О, страшная смерть без тленья, Ненасытный червь темноты…