Тяжелые тени
Шрифт:
Мелкими старческими шажками Первый Доверенный сошел с помоста. Деликатно подхватив Посланника под локоток, он зашептал ему на ухо:
– Пройдемте в Совещательную. Глядите, как на нас эти ничтожества пялятся. Не дадут поговорить, мерзавцы!
Они вышли через боковую дверь в коридор. Посланник и Первое Доверенное Лицо шествовали впереди, Северин и Владимир - в нескольких шагах сзади.
Первый Доверенный выдавил подобие любезной улыбки и заговорил с жалобными нотками в голосе:
– Говорят, что я железный... Это неправда. У меня с годами во рту все больше металла,
– Не переигрывайте, доду, - сухо прервал его Посланник.
– Здесь нас никто не слышит.
– А ведь я правду говорю, - улыбка исчезла с лица Первого Доверенного.
– Ни один человек в Фирболгии не скажет мне правды. Вокруг меня только льстецы и тайные враги. Пока я силен, они льют елей. Но стоит мне ослабнуть - затопчут. Есть единственный собеседник, который может сказать мне правду в глаза, - это вы...
Они остановились перед небольшой дверью. Первый Доверенный отворил ее, и за ней оказалась еще одна. Он пропустил землян, потом вошел сам.
Совещательная комната оказалась совсем крохотной, с обязательными плюшевыми диванчиками и креслицами на раскоряченных золоченых ножках.
Звуки вязли в тяжелых темных шторах, и голоса звучали приглушено.
– Ах, Михаил Семенович, Михаил Семенович, - снова перешел на фирболгский Первый Доверенный.
– Снова думаете, что я в чем-то виноват. Как это там у вас? Кучка эксплуататоров угнетает народ? Нет уж! Позвольте с вами не согласиться! Кучка не может угнетать. Другое дело, если народ подыгрывает ей. Он, народ, безотказно поставляет нам солдат и полицейских. Одна часть народа ради того, чтобы занять лучшее место у корыта, подавляет другую часть. И так будет до тех пор, пока моральный уровень народа не станет настолько высок, что нам неоткуда будет брать солдат и полицейских.
Посланник досадливо пожал плечами.
– Мы, кажется, закончили спор об этом еще бог знает сколько дней тому назад. У нас это называется "махать кулаками после драки". А что касается морали народа, то хотя на нее и действует разлагающе ваша мораль, но она неизмеримо выше вашей. Мораль народа самоочищается, словно вода в реке, как вы ни пытаетесь ее загрязнить. Но сегодня мне хотелось бы напомнить вам, что не далее, как завтра, вы должны дать объяснения по поводу вооруженного нападения на Представительство.
– Дам, дам, - отмахнулся Первый Доверенный.
– Но все же позвольте мне закончить мысль. Вы, должен заметить, постоянно противоречите сами себе. Вы почему-то обвиняете меня во всех грехах, хотя вам же принадлежит утверждение, что историю творит народ, а не вождь.
– Творит историю народ. Но войну объявляет глава государства.
Скорость обмена репликами возрастала.
– Будете угрожать санкциями?
– Уже угрожаю.
– Вы плохо думаете обо мне лично. Я не генератор антигуманных идей. Я, так сказать, передатчик; точнее сказать, выразитель морали государства. Но как скорость людей, бегущих по кругу, определяется скоростью самого медленного из них, так и мораль государства определяется моралью наименее сознательного
Посланник был глубоко убежден, что истина рождается не в споре, а в доброжелательной беседе. Поэтому он попытался закончить затянувшийся спор.
– Вы уподобили государство живому существу, приписав ему мораль. В таком случае, у него возможен и разум. Надеюсь, что оно с вашей помощью поймет невыгоды для себя, проистекающие из прежнего образа действий.
Посланник встал и, коротко поклонившись, направился к выходу. За ним последовали молодые люди. Первое Доверенное Лицо провожал их сияющей улыбкой.
Когда дверь за гостями закрылась, улыбка пропала с лица Первого, будто ее и не было. Первый нажал на кнопку под крышкой стола и резко приказал:
– Утешитель, ты меня слышишь? Надо срочно выяснить, кто снял фильм о полувоенной тайной акции в Антупии? И кто дал разрешение на показ по телевидению? Виновных и подозреваемых обработать по предварительной схеме "В" и доставить ко мне через час.
Первое Доверенное Лицо откинулся на спинку кресла. Задумался. Короткая верхняя губа его нервно дергалась, то и дело обнажая влажно взблескивающие зубы.
– Да!
– Первый снова нажал на кнопку.
– Только, бога ради, не доставляйте ко мне людей в шоке. Зачем они мне в таком виде? Они же молчат! Кроме того, это же не эстетично! Предварительно надо их вывести из этого состояния. И сообщите, что я узнал о вопиющем нарушении законности то есть об их аресте и пытках - и приказал срочно освободить их. Утешитель! Да ты зайди лучше ко мне!
Дверь отворилась без скрипа, и в нее проскользнул Утешитель.
– О, сын Логоса, трижды "доду", - почти пропел он и зло опустился на колени, сверкнув стеклом очков.
– Виновных доставят через полчаса!
Первый Доверенный вытянул губы трубочкой и ласково потрепал Утешителя по щеке.
– Дитя мое, - засюсюкал он.
– Ты один понимаешь меня. Ты наследуешь мой пост. Мой высокий пост - мою непосильную ношу. А эти... Я их всех подозреваю. И только что, во время религиозно-политического хоровода и прыжков, они нарочно делали не совсем те движения, которые требуют устав и традиция!
– Что вы, о многомудрый, - осмелился возразить Утешитель.
– Мне кажется, что все ваши подчиненные прыгали достаточно верноподданически и в высшей степени благонадежно.
– Ну да, - заныл Первый.
– Я все заметил. Магистр по планированию тайных акций, например, во время вращения допустил вопиющую небрежность, если это только небрежность, а не дерзкий вызов. Во время остановки танцующего брючины должны обернуться вокруг ног полтора раза. Таков строжайший ритуал. А у магистра получилось что-то около одной целой и трех десятых. Может быть, он думал, что я не замечу? Дурачок! Напрасно! Глаз у меня точен! Директор конторы внутренней безопасности перестарался. У него получилось почти два оборота. Это тоже подозрительно. Раз так боится, значит, есть что скрывать и чего бояться. Чтобы быть полностью уверенным, просмотрю запись церемониала еще раз.