Тяжелые звезды
Шрифт:
Конечно, никто над душой солдат и офицеров не стоял. Просто была надежда, что чувство долга и человеческая порядочность этих людей так высоки, что исключают самую возможность предательства.
Так оно и случилось. Хотя начавшийся 1993 год стал для внутренних войск и для всей России годом особых испытаний. И в том, что были они скоротечны и не окончились многотысячными жертвами — есть доля заслуги военнослужащих внутренних войск.
Но об этом следующая глава…
Чёрные Списки
О драматических событиях, которые произошли в Москве осенью 1993
Их участниками были тысячи людей. Они описаны во множестве документальных повествований, в которых найдется решительно все: поминутные хроники с расшифровкой позывных в эфире, аналитические записки из высших эшелонов власти, краткие боевые донесения и даже пылкие стихи вооруженных автоматами романтиков. Появляются в печати и еще будут появляться воспоминания ожесточенных людей, которые до сегодняшнего дня так и не поняли, что в гражданских войнах, какими бы справедливыми они ни казались, никогда не было и не будет победителей.
Сегодня мне часто приходится видеть их, былых политических противников: стены Государственной Думы, где в одних и тех же лифтах вместе могут ездить люди, ранее с упоением боровшиеся друг с другом, кажется, смогли вместить в себя самых разнообразных охотников за властью. Возможно, они даже пожимают друг другу руки. Возможно — пишут друг другу поздравления с днем рождения. Как говорится, в политике вечных врагов не бывает. В ней часто действуют чрезвычайно гибкие, подвижные и ловкие люди, умеющие использовать в корыстных целях время, деньги и силы своих соотечественников.
Вот только, за что была пролита та кровь в октябре 93-го? Как правильно классифицировать тот вооруженный конфликт, который случился на московских улицах и унес более сотни человеческих жизней? Можно не сомневаться, что долго еще, в зависимости от политической конъюнктуры, одни и те же события, умело интерпретированные, будут представляться то «расстрелом парламента», то «подавлением антиконституционного мятежа». Но как бы ни назывались они потом — в моем сознании эти дни навсегда останутся символом беды. Беды, первопричинами которой были только политический кризис и неутоленные политические амбиции, а вовсе не народное возмущение или борьба взаимоисключающих мировоззрений. Именно поэтому на вопрос, а собственно, за кого — за кого?! — погибли в те дни военнослужащие, сотрудники милиции, случайные прохожие и даже те молодые люди, которые пытались создать собственные биографии в огне братоубийственной смуты — ответ напрашивается один: политики… Самые бессовестные, самые алчные из них. Те, кто захлестываемый властолюбием пальцем о палец не ударили, чтобы политический кризис окончился миром.
Опыт разрешения похожего политического кризиса в марте 1996 года указывает однозначно: достаточно проявить волю к мирному разрешению противоречий — и обязательно будут найдены способы, которые позволят путем переговоров, консультаций, взаимных уступок прийти к удовлетворяющему всех результату. Конечно, это сложнее, чем с помощью приказов посылать под огонь людей, но все это искупается уже тем, что нет вдовьих и сиротских слез. За горький XX век их с лихвой пролилось в нашем Отечестве.
Должность
Не знаю, как сейчас, но мое назначение на должность командующего происходило без особой помпы. И без всяких визитов к президенту Б.Н. Ельцину: не та высота…
До того как президент приехал в нашу подмосковную отдельную мотострелковую дивизию особого назначения (ОМСДОН) (Сейчас — ОДОН — отдельная дивизия оперативного назначения. — Авт.), незадолго до этого именовавшуюся дивизией имени Ф.Э. Дзержинского, с Ельциным я виделся только на общих мероприятиях и никогда не беседовал с ним лично.
Конечно, будучи человеком, который командует в стране внутренними войсками — внушительной силой, способной охранять и ядерные объекты, и разоружать бандформирования на Северном Кавказе, — я не мог не видеть, как назревало противостояние между Верховным Советом и местными советами, с одной стороны, Кремлем и правительством России — с другой.
Я не мог знать всех деталей противостояния, но, как любой россиянин, понимал, что там, наверху, не все гладко. И как любой нормальный человек, искренне переживал, когда видел по телевизору эти многозначительные щелчки пальцами по горлу Хасбулатова или Александра Руцкого, моего однокашника по Академии Генерального штаба. Все это настораживало. Конечно, в верховной власти могли быть какие-то трения, но вряд ли кто мог рассчитывать, что Ельцин проигнорирует эти нарочитые и чрезвычайно обидные для любого человека знаки.
Но тем не менее жизнь шла своим чередом. Начиная с марта 1993 года, когда это противостояние заставило президента провести референдум, по всему чувствовалось, что конфликт переходит в стадию разрешения. Но, конечно же, никто и представить себе не мог, что будет он разрешаться столь радикальными методами.
На одном из совещаний министр внутренних дел Виктор Федорович Ерин сказал мне, что Ельцин высказал намерение посетить дивизию имени Дзержинского, но я не стал возводить этот рабочий визит в одно из лучших соединений внутренних войск в ранг знакового события. Разумеется, дивизия эта непростая: во всякое время считалась она элитной. Боевым резервом ЦК КПСС. Это не нами было придумано, а теми предшественниками, которые еще задолго до нашего рождения поняли простую истину: настоящий государственный переворот в России возможен только в столице.
Поэтому по традиции служили в дивизии физически крепкие солдаты, которых в советские годы обыватель мог увидеть только на парадах, либо на похоронах самых высоких партийных деятелей. К 1993 году в силу различных причин отбор в дивизию был уже не такой строгий. И солдаты были пощуплее, и задачи, выполняемые дивизией, уже никто не назвал придворными: Баку, Сумгаит, Ереван, Карабах, Южная Осетия, Чечня, осетино-ингшушский конфликт стали местом ее боевой работы. Хотя и оставалась она при этом главным оперативным резервом министра внутренних дел.