Тяжелые звезды
Шрифт:
Однако ее расположение — в подмосковной Балашихе — делало дивизию чрезвычайно удобной для высоких визитов, проверок боеготовности и т. д. В контексте того времени и я простодушно считал, что поездка президента к нам — это удобный повод для Верховного Главнокомандующего посетить внутренние войска и познакомиться с их командованием. Кто служил в армии, поймет, что к таким посещениям готовятся загодя. И вовсе не для того, чтобы пустить пыль в глаза, но, как кажется мне, обычно высокие визиты или инспекции идут войскам только на пользу. Появляется время, чтобы «подтянуть» технику и людей, лишний раз навести образцовый порядок в городках. И этот вечный закон, одинаково действующий во всех армиях мира, требует от всех офицеров — от младших до высших — предельной
Тянулись месяцы, минуло лето, а прибытие Верховного Главнокомандующего в дивизию все откладывалось. В начале сентября я напомнил об этом своему министру, подчеркнув, что мы готовы. Ерин сам справился в верхах, и ему было сказано: 16 сентября Ельцин обязательно приедет. Однако дня за два поступила информация, что президент простыл, чувствует себя неважно. То есть нам дали понять, что визит может быть отложен на неопределенное время.
Генеральский долг заключается в том, чтобы стойко переносить превратности судьбы, но тогда, не скрою, мне стало очень обидно. И людей, и технику готовили для показа Верховному Главнокомандующему. По-солдатски мне хотелось блеснуть, и найдется ли человек, способный осудить меня за это? Я Ерину сказал: «У нас отличные условия. Закрытая полигонная вышка. Там его не просквозит». И точно — звонит Виктор Федорович: «Ельцин дал добро на 16-е…»
В этот сентябрьский день первым прибыл министр, и я доложил ему сценарий, по которому и развивались события. Президент внимательно выслушал мой доклад, а впоследствии, когда мы все, включая сопровождающих президента офицеров, поднялись в учебный класс — и мой типовой доклад старшему начальнику. К этому времени на коллегии внутренних войск уже была утверждена концепция развития ВВ, которая также подробно была изложена мною. И одобрена президентом.
Первое впечатление от прямого общения с Борисом Ельциным у меня осталось самое благоприятное. Слушал он внимательно, вникая в каждое слово. Высокий, энергичный, привыкший к власти, Ельцин отнюдь не производил впечатление человека, бросившего рычаги управления. Чувствовались в нем человеческая мощь, умение воспринимать в твоих словах самое главное.
Несколько раз Ельцин задавал мне уточняющие вопросы, среди которых был один, которому я не сразу придал должное значение: «А.С., а если потребуется применить войска в какой-то критической ситуации, вы способны — и дивизия, и другие соединения — выполнить приказ Верховного Главнокомандующего?» Я ответил: «Конечно! Ведь мы для этого и предназначены!»
Да и о чем я мог подумать, считая слова президента обычным контрольным вопросом старшего начальника, который лишний раз хочет убедиться в том, что войска и его командующий управляемы, а сам он всю эту силищу крепко держит в кулаке. Но после очередного моего доклада или пояснения Ельцин снова внимательно на меня посмотрел и спросил: «Вы приказ министра обороны в состоянии выполнить?» Понимая, что президент оговорился, назвав моего министра министром обороны, я снова ответил утвердительно, но с необходимым уточнением: «Да, приказ министра внутренних дел внутренние войска выполнить в состоянии!»
И лишь позже, при осмотре техники МВД, где среди прочих была и та, что стоит на вооружении противопожарной службы, взгляд Бориса Ельцина прочно зацепился за водометы. Тут он даже приостановился и, обращаясь к Ерину, сказал: «Вот что надо применять… Ты понял?»
За обедом я представил Ельцину командование дивизией и дал короткие характеристики офицерам, особенно подчеркнув деловые качества командира дивизии полковника Будникова, назначенного на эту должность всего лишь месяц назад, после окончания Академии Генштаба. Ельцин спросил меня: дескать, достоин ли этот полковник быть генералом и командовать такой дивизией? «Конечно, достоин, — ответил я, — потому что недостойного человека мы бы не назначили на должность комдива». «Если так, — подытожил президент, — я готов завтра же отдельным
Впоследствии, анализируя события тех дней, которые предшествовали политическому кризису в России осенью 1993 года, я вспомнил все эти красноречивые детали президентского визита. Конечно, он готовился к жесткому противостоянию. Конечно, с его точки зрения приезд в ОМСДОН был своеобразным смотром тех сил, на которые он мог опереться и которые считал последним аргументом в борьбе с политическими противниками.
Можно только догадываться, какие мысли были в голове у президента. Быть может, по обычаю Отечества он надеялся в глубине чьих-нибудь глаз увидеть будущую измену? Или лишний раз почувствовать твердый, преданный взгляд людей, готовых поддержать его в схватке? Сегодня я тоже политик, но и сегодня мне трудно представить себя на месте человека, которому волей судьбы досталась ответственность за ежесекундную жизнь огромного государства. Это почти безбрежная власть, которую также ежесекундно приходится охранять от конкурентов и авантюристов.
Сегодня я, кажется, вполне понимаю логику Ельцина в те дни. Центробежные силы, развалившие СССР, еще продолжали действовать. Смена власти в центре обязательно спровоцировала бы и отпадение от Российской Федерации ряда территорий, и, возможно, возникновение трех-четырех очагов вооруженной борьбы в России. В то же время и оппоненты президента — как, впрочем, это показали ближайшие дни — вряд ли адекватно оценивали свои силы и возможности. Одно дело иметь правительственный телефон некоего Петра Петровича и право давать ему указания и совершенно другое — быть уверенным, что этот Петр Петрович, получив приказ, расшибется в лепешку, чтобы выполнить его полностью и в срок. Одно дело, когда грозишься поднять авиационные полки в воздух и совершенно другое — реально поднять в воздух хотя бы один истребитель.
Возможно, в азарте этой борьбы с Верховным Советом Ельцин и не вспомнил мудрые слова русского философа Ивана Ильина: умный политик знает, как остановить войну, а мудрый политик знает, как ее не допустить. И каким бы ни был ход мыслей президента тогда, сегодня я просто уверен: в канун трагических событий Ельцину не хватило именно мудрости. И не хватило ума — его оппонентам. Во время показательных стрельб, когда мы были на вышке, Ельцин поежился: было прохладно. И хотя его гражданский плащ мы сразу же заменили на офицерскую куртку, президент попросил подыскать ему какой-нибудь головной убор. Я тотчас снял со своей головы краповый берет спецназа внутренних войск и протянул Ельцину.
Никто не обратил внимания на вспышку фотокамеры одного из сопровождавших президента лиц, но в истории нашей страны Ельцин так и остался в этой ладной офицерской форме, словно подчеркивая тревоги тех непростых дней. В офицерской форме войск, которые во все времена оставались верны присяге, закону и никогда не искали призрачного счастья, участвуя в дворцовых переворотах.
20 сентября у министра Ерина состоялось совещание, очередное, какое случалось у нас каждый понедельник. Решались текущие вопросы, докладывалась оперативная информация из района вооруженного конфликта на границе Северной Осетии и Ингушетии и с границ уже тогда мятежной Чечни.
Но 21 сентября, часов в шесть вечера, Ерин собрал всех своих заместителей и всех членов коллегии министерства, находившихся в Москве. Он сообщил, что через час будет обнародован указ президента № 1400, в соответствии с которым Верховный Совет народных депутатов РСФСР будет распущен.
Перед МВД ставилась задача: не допустить массовых беспорядков в Москве и ограничить проход депутатов в здание Верховного Совета.
Основная ответственность возлагалась на московскую милицию. Внутренние войска должны были оказать ей содействие по обеспечению безопасности и охране общественного порядка.