Тяжелый хлеб
Шрифт:
– - Так ты его коньяком?
– - надрываясь от смеха, спрашивал доктор.
– - Два стакана!
– - А посему и мы -- с коньяку начнем!
– - заявил учитель, -- барыня, начинайте!
Ахалцыкова бросила недокуренную папироску, ухарски подняла рюмку и выпила ее залпом, проговорив:
– - За посрамление полиции!
– - Браво!
– - одобрил учитель.
– - Фокусник, пей!
– - приказал Селиванов. Сусликов взял рюмку, но ему было не до питья. Едва он окончил представление, как тревожное беспокойство
Он не находил себе места и то вставал, то садился, то снова вставал и суетливо начинал укладываться.
– - Брось!
– - кричал на него Селиванов.
– - Ты лучше научи меня, как это железо грызть. Я тебе синенькую за науку.
– - Здесь есть фокус, но в такой же степени и риск. Не проходит разу, чтобы я не сжег себе губы и язык, а зубы окончательно пропали.
– - Коли так, так и черт с твоею наукою!
– - А ты бы выучился, сытый буржуй!
– - бормотал язвительно учитель: -- может тогда понял бы, во что деньги обходятся!
– - Деньги, милый человек, мы и без тебя отлично понимать можем, -- добродушно отвечал Селиванов.
– - Не ссорьтесь, миленькие!
– - говорил доктор.
Ахалцыкова, положив ногу на ногу, раздумчиво курила папиросу за папиросой и не сводила взгляда с лохматого учителя.
Попойка принимала все большие размеры. Учитель затеял спор с Селивановым, стараясь убедить его бросить свое кабацкое дело и раздать все имущество бедным.
Доктор заливался визгливым хохотом и смотря масляными глазами на Ахалцыкову, предлагал ей выпить брудершафт. Ахалцыкова сочувственно кивала головою на филиппики учителя и кокетливо улыбалась доктору.
Вся компания на время забыла о Сусликове и тот, томимый беспокойством, незаметно уложил свой чемоданчик, выскользнул за дверь и бросился бежать к своему печальному жилищу...
XV.
Никита честно исполнял свое дело, и когда Антон с Авдюхиным вошли в комнату, он сидел подле Ольги, только что переменив снег.
– - Ну что?
– - вполголоса спросил Антон.
– - Хрипит...
– - ответил Никита, оживляясь при входе Антона.
– - Она все время хрипит, -- сказал Антон, снимая пальто.
– - Ну раздевайся и ты!
– - обратился он к Авдюхину.
– - Не приказано... приказано, беспременно чтобы...
– - начал Авдюхин, как бы нехотя стаскивая с себя шинель.
– - Приказано!
– - перебил его Антон: -- не видишь разве -- больная. В минуту не соберешься!
– - Оно так, а все-таки...
– - Авдюхин снял шинель, сел на табурет и разгладил усы.
– - Нешто кончили?
– - спросил Никита.
– - Я кончил и пришел, тебя сменять...
Никита встрепенулся.
– -
– - Поспеешь! Ты только сперва добудь нам водки два штофа, да солонины, что ли! -- и Антон вытащил из кармана горсть медных монет.
– - Разжились!
– - встряхивая головою, проговорил Никита: -- и мигом!
Он, действительно, почти тотчас вернулся назад, принеся требуемое, и также быстро снова исчез, в надежде добежать до школы и застать представление.
При виде водки Авдюхин приободрился и крякнул. Антон стал откупоривать бутылку.
Ольга лежала раскинувшись, без сознания, и глухо хрипела. Снег понемногу таял и вода монотонно капала на пол.
– - Вот пока он вернется, мы и дернем по маленькой, -- говорил Антон, наливая уряднику чайную чашку водки.
– - Пей, а по второй закусим.
– - Многонько будет!
– - колеблясь проговорил Авдюхин.
– - Мы иначе не потребляем! Пей!
Авдюхин стал тянуть водку,
– - Ну, вот это по-нашему!
– - воскликнул Антон, когда Авдюхин допил последние капли: -- теперь еще, а там и закусывать!
– - и он налил снова.
– - Хе, хе, хе, -- уже смеялся Авдюхин, принимая чашку: -- по-солдатски! Раз, два... а он пождет, ничего!
– - подмигивая прибавил он, -- ты, говорит, их в шею! Ничего!.. А ты, что же?
– - И я выпью!.. Не задерживай!
– - За нами-то задержки не будет! Мы, брат, по-солдатски, раз, два! Вот как! На этот счет будьте без сумления! Не за-дер-жим!..
Свет лампы ярко освещал покрасневшее усатое лицо Авдюхина и равнодушное лицо Антона и бросал на стену их гигантские тени, которые качались по стене в переползали на потолок.
Ольга лежала, заслоняемая от света спиною Антона. Она лежала, безжизненно раскинув руки, с раскрытыми глазами, опухшим лицом, и грезила. Она видела себя в тесной маленькой комнатке подле Сусликова. Она обхватила его шею руками и дрожащая от страха молила его, чтобы он спас ее от Семенова; Сусликов обнимал ее и шептал ей такие речи, от которых проходил ее страх и чувство блаженства наполняло ее душу. Она улыбалась, слезы счастья текли по ее лицу, и она силилась поднять свои руки, чтобы крепче обнять ими шею любимого человека.
Но ее руки были безжизненны, слезы текли по ее лицу, и на лице не отражалось счастья; -- оно было искажена страданием и вместо ласковых слез, из ее запекшихся губ вылетали хриплые стоны...
– - Зверь, -- бормотал охмелевший Авдюхин: -- можно сказать, кровопивец. Сейчас это взятку чтобы и за всякую то есть малость -- в ухо!..
– - Известно, исправник!
– - соглашался Антон, в пьяном угаре, не обращая внимания на предсмертное хрипение больной.
– - Теперь ежели выпимши, али что...
– - бормотал Авдюхин, -- и сейчас в ухо. Опять лошадь. Нет, корми ты, а разве я должен?..