Тяжелый хлеб
Шрифт:
X.
Сусликов машинально сошел вниз и, увидев Аверьяна, спросил обед себе и Антону. Аверьян бросил шлею, которую чинил, перевязывая узенькими сыромятными ремнями и равнодушно сказал!
– - Деньги!
– - Возьми, сделай милость!
– - торопливо ответил Сусликов, вынимая два двугривенных, Аверьян взял их,
– - Получай сдачи, -- сказал он -- хозяйка тебе сейчас обед пришлет. Иди!
Сусликов с недоумением посмотрел на полученные семь копеек, а потом на Аверьяна,
– - Как же, брат, маловато что-то?
– - проговорил он.
– - А кто снег брал?
Сусликов растерянно взглянул на него.
– - Шутишь что ли? Кто за снег деньги берет?
– - Шутят скоморохи, а мы, слава Господи, людьми зовемся, -- ответил Аверьян и взял брошенную шлею в руки.
Сусликов побледнел. Накипевшая за два дня горечь вдруг поднялась в его груди, и он дрожа от обиды, закричал:
– - Люди? Живодеры окаянные, а не люди! Люди пожалели бы!
– - Ну, ты небольно!
– - ответил холодно Аверьян: -- иди пока што!
– - Живодеры и есть! На-ка, за снег деньги! А небось в холод не топишь?
– - Купи дров и топи! Нам тепло!
– - Купи! А ты не должен топить? Я вот молчу, а за снег, чуть не зимою, так подай деньги! Бога нет в тебе, жалости этой! Сам видишь, какие дела! Сам видишь больная, а тебе все деньги! Нет, чтобы по душам! На, мол, а потом сочтемся...
– - Сусликов говорил, задыхаясь от волнения, и все ближе и ближе подступал к Аверьяну.
– - Да ты что, словно клещ вцепился, а?
– - вдруг закричал Аверьян, бросая работу: -- али хочешь, чтобы я тебя в три шеи отсюда? Исправник какой тебе наказ говорил, забыл?
Сусликов сразу стих. Он понял безвыходность своего положения и поневоле смирился.
– - Исправник-то все же оставил...
– - Оставил, а я вот не оставлю, -- угрюмо проворчал Аверьян,
В это время в горницу вошла хозяйка.
– - Ну што, как жена-то? -- спросила она ласково, спуская с головы платок.
– - Что!
– - махнув уныло рукою, ответил Сусликов: -- совсем плоха!
– - Анфису позвать бы тебе, а не доктора.
– - наставительно сказала хозяйка: -- доктор супротив ее и вниманья не стоит... Теперь эта Анфиса...
– - Замолола!
– - грубо перебил ее Аверьян: -- собери-ка вот на двоих щей, да хлеба, да пошли с Никитой!
Сусликов робко выскользнул из двери и осторожно стал подниматься к себе. Горечь его положения все усиливалась.
– - Последнее ограбили, -- сказал он Антону, войдя в комнату.
– - За снег взял!
– - С кого и драть?
– - ответил Антон: -- жрать-то дадут?
– - Пришлет! Ироды окаянные... и подвел же этот Кусков!
– - вздохнул Сусликов, присаживаясь возле
– - За первый сорт!..
Никита с шумом распахнул дверь и внес большую деревянную чашку щей с краюхою хлеба.
– - Дверь-то запахни!
– - Ништо.
– - Тут с одной двери смерть придет, -- с горечью сказал Сусликов и, взяв свое пальто, бережно окутал им ноги Ольги.
Антон с жадностью приник к чашке со щами.
– - Иди, что ли! -- позвал он Сусликова.
Она ели молча, торопливо, громко чавкая губами. В комнату уже заползли вечерние сумерки. Кошка проснулась и с жалобным мяуканьем стала тереться у ног Семена.
– - Ишь тварь, проголодалась!
– - прошептал он, подставляя ей чашку с остатками щей.
– - Что же делать будем?
– - уныло спросил Антон.
Сусликов вздохнул.
– - Хоть умри!
– - Доктор-то что же?
– - Что доктор? Гольтепа какая-то!
– - одно теперь!
– - через минуту произнес Сусликов: -- тут вот трактир есть. Туда сходить!
– - Кто пойдет-то? Я боюсь!
– - Чего?
– - А как накостыляют?
– - Что ж -- боишься, так я пойду. Мои вина. Эх, Ольга бы поправилась!
– - сказал Сусликов с тоскою.
В комнате наступила тишина, Сумерки наполонили комнату и среди них только смутно рисовались силуэты трех ее обитателей.
Антон с Сусликовым задремали, но Сусликов дремал недолго. Мрачные мысли не девали ему покоя и через полчаса он встрепенулся. Он встал со стула в разбудил Антона.
– - Ты, братец, уж пожалуйста, -- проговорил он: -- присмотри за ней-то!
– - Идешь, что ли?
– - Надо!
Он подошел к Ольге и осторожно стал снимать с ее ног свое пальто. Ольга застонала.
– - Что больно, милая, а? Что с тобою?
– - зашептал он тревожно, наклоняясь над воспаленным лицом Ольги и не видя его. Ольга не отвечала. Сусликов несколько мгновений прислушивался к ее хриплому дыханию.
– - Помоги ей Бог!
– - прошептал он набожно и тихо поцеловал ее горячий лоб, -- Ну, я пойду!
– - Иди!
– - ответил Антон: -- да скажи, чтобы Никита снегу принес. Опять, лампу заправить. Керосину нету.
Сусликов вышел из комнаты и спустился на двор. У крыльца он встретил Никиту.
– - Снегу, Никитушка, -- проговорил он ласково, отдавая последнюю серебряную монету: -- да керосину купи!
Никита взял деньги и, идя по двору рядом с Сусликовым, горячо заговорил:
– - Хозяин, возьми меня к себе! Я тебе как пес сослужу! Мне ваше дело страсть нравится! А тут што! Руби дрова, убирай лошадь, вози навоз. Что, возьмешь что ли?
Никита жадным взором впился в лицо Сусликову.
– - Что ты? Али белены объелся?
– - сказал он с горечью: -- или ты не видишь житья нашего? Собаке лучше живется! Мы и холодаем, и голодаем, нас всякий обидеть может. С чего ты?