Тыквенное семечко
Шрифт:
Нисс посмотрел на него мутным взглядом и наклонился вперед.
— Чего надо, говоришь? Я опять в лес хочу. И чтобы толпы древесниц мне прохода не давали. И жить там хочу не в старой осине, а в большом дереве, понятно? А возвращаться туда как побитая собака — не хочу, — тут он встал и пошел через плотную завесу дыма к музыкантам.
Подойдя к сцене, он невольно вздрогнул, увидев лицо солиста, проникновенно поющего о безвременно скончавшемся холмовике. Нисс, воспитанный на культурном наследии древесников, слыша зычный баритон, доносившейся из-под пелены дыма, все же думал, что лицо поющего должно быть несколько
— Сыграйте про Туттеля, — сказал он им и бросил горсть монет.
Солист ловко поймал монеты в шляпу и широко улыбнулся, обнажив желтые кривые зубы. Музыканты грянули музыку и весело запели.
Туттель-Муттель невезучий,
Ночью спит в навозной куче,
Только деньги получает —
Все до кейда растеряет.
А на дне Благодаренья
Опрокинул таз с вареньем…
Ла-ла-ла-ла-ла-лу-ла!
Нисс заулыбался и захлопал в такт музыке. Эта мелодия всегда дарила ему ощущение счастья. То ли из-за простоты стиля, то ли из-за манеры исполнения. А может быть, ему просто приятно было слушать про тех, у кого не важно шли дела.
— Хочешь, я тебя со своей бабкой познакомлю? Она у меня ведьма! Может, что посоветует тебе, — заорал Магус, пытаясь перекричать музыку.
— Ведьма, говоришь? Хочу! — глаза Нисса сверкнули.
В это момент рыжий холмовик с протяжным криком уложил ладонь противника с громким стуком на стол. Толпа взревела, некоторые подбросили шапки вверх. Те, кто поставили на холмовика в кепке, стали раскошеливаться.
Нисс выпил залпом рюмку и пошел танцевать.
*** *** ***
Сразу по возвращении из Сгинь-леса Грелль направился к раздвоенной ольхе. Дверь ему открыла Лерр и изумленно вскинула брови.
— Ба! Их сиятельство изволили вернуться с прогулки! Надеюсь, карусели Сгинь-леса не сильно вскружили голову? — желчно произнесла она и, выдержав паузу, развела руками. — А Роффи нет дома, она в горах картинки малюет. Тоже любительница аттракционов!
Грелль торопливо пошел в сторону Северных гор, натянув шляпу до самых глаз. Еще издали он увидел крошечную фигурку на склоне горы. Он помахал Роффи двумя руками и увидел, как она застыла, разглядывая его. Потом словно вышла из оцепенения и побежала ему навстречу.
— Грелль, миленький, живой! — она повисла у него на шее и расплакалась.
Грелль крепко обнял ее, и они застыли, наслаждаясь каждой секундой встречи.
— Ну, показывай, что нарисовала, пока меня не было, — Грелль вытер девушке слезы и чмокнул в щеку.
Когда они подошли к холсту, первое, что он заметил — это то, что изменилась цветовая гамма картины. Раньше небо утренних гор было оранжево-красным, а теперь зеленовато-бирюзовым. И солнце поднималось над горизонтом яркое, с зелеными лучами.
— Я тоже это видел! Это было в пятницу! Когда я увидел солнце, я подумал, что это словно горошина с твоего платья скатилась! И лучи брызнули зеленые во все стороны, я тоже видел это, — он удивился,
Он крепко обнял Роффи и прижал к себе ее замерзшие руки. Высоко в небе над ними парил орел.
*** *** ***
Тюса со всех ног бежала на свою вторую работу в грецкий орех. Музыканты купили новую мебель, и сегодня ей предстояло складывать туда вещи. Уже с порога она услышала пронзительный каркающий голос и с огорчением поняла, что у Ле Щины ее косметолог. Косметологом была та самая тетка, что на празднике Большого Дерева выбирала шапку своему сыну, ее кикиморка запомнила хорошо. Уже в первый свой приход сюда эта тетка, натирая лицо Ле Щине какой-то бурой смесью, поведала о себе практически все. Тогда Тюса, подметая на кухне, узнала, что зовут ее Аделаида Милеста Райша IV, что она из разорившегося дворянского рода, который владел когда-то всей западной частью леса. Многие в лесу ее не любили, считая, что от дворян, кроме громоздкого имени и непомерных амбиций, она ничего не унаследовала. Поэтому, чтобы не сильно себя утруждать, народ слегка подсократил ее имя, и стал за глаза называть Адмиральшей.
Адмиральша была невысокого роста, плотненькая и очень разговорчивая. Брови у нее были выщипаны в тонюсенькую ниточку и находились так высоко над глазами, что делали выражение ее лица не просто удивленным, а глубоко шокированным. Глаза, большие и полуприкрытые, как у сонной рыбы, стреляли по сторонам, а крупные зубы, казалось, рвались наружу из-под ярко-накрашенных губ. Волосы Адмиральши были выкрашены в ярко-лимонный цвет и взбиты в такой крутой начес, что смахивали на экзотический войлок. Талия была туго затянута в корсете, от чего Адмиральше стали недоступны многие движения тела, но это, похоже, ее не слишком расстраивало, так как движения ее разговорчивого языка, видимо, наверстывали упущенное. На груди блестел огромный золотой медальон, на котором раскинулась приземистая груша, обвитая плющом — родовое дерево Адмиральши. Она уже успела поведать Ле Щине, что это ее счастливый талисман, оберегающий ее семью от всяких невзгод.
Разбирая коробку с посудой, Тюса невольно выслушала какой плохой аппетит у ее сына, какой примерный семьянин ее муж и сколько новых корсетов она выписала наложенным платежом. Постепенно тема ее разговора переползла на косметику и надолго в ней увязла.
— Эта маска творит настоящие чудеса, в ее состав входит грязь из Живого озера, — прокаркала Адмиральша, взмахивая короткими ручками у лица Ле Щины.
Ле Щина слабо попыталась задать ей вопрос, но эта попытка была мгновенно сметена огромным потоком болтовни, выплеснувшейся из Адмиральши подобно лаве.
Тюса открыла дверцы буфета и стала расставлять по полочкам кофейный сервиз.
— Какая смешная девочка! Была у меня одна клиентка кикимора, но очень далеко жила, да и бородавок у нее много было, трудно было делать массаж. Ну, я ее и забросила, — прогромыхало за спиной у Тюсы. Она в недоумении повернула голову, но Адмиральша уже рассказывала о каком-то креме, в состав которого входила слюна медведя.
У кикиморки жутко разболелась голова и, кое-как дождавшись боя часов, она пулей вылетела из ореха.