Тыл-фронт
Шрифт:
Добравшись до Журавлиного распадка, где размещался Штаб артиллерийского полка, лейтенант Рощин вылез из кузова автомашины и на прощанье помахал рукой, своим попутчикам. «Кажется, добрался», — довольно подумал он, поднимаясь по косогору к штабным блиндажам.
В помещении дежурного никого не было, но, судя по тому, что в железной печке весело потрескивали дрова, дежурный находился где-то поблизости, и это вполне устраивало лейтенанта Рощина. Он присел на топчан и протянул озябшие руки
Снаружи донесся шум торопливых шагов. Чертыхаясь, в блиндаж вбежал раскрасневшийся лейтенант с черными усиками. На рукаве у него виднелась повязка дежурного. Рощин узнал Зудилина, сослуживца по батарее.
— Ожидайте там! — крикнул тот на улицу и, прикрыв дверь, заметил лейтенанта.
— Рощин! — дежурный крепко пожал ему руку. — С возвращением! Вот это сюрприз! Капитан хотел тебя списывать. Похудел ты, побледнел… Вообще сдал. — Потом, вспомнив что-то, насмешливо добавил: — Значит, старый ветеран Дальнего Востока, обратно? Ты ж с началом войны бредил фронтом?
— Во-первых, не ехидничай, Зудилин. Во-вторых, на фронт я просился, но мне ответили, что мы — тоже фронт! — Вот как!.. Подожди, подожди… В-третьих, поздравляю с производством. И потом уже вечереет, а мне нужно добраться до батареи.
— Ты все такой же, Рощин… логичный! — засмеялся Зудилин. — Тебя тоже представили к очередному званию, учти — почти на год раньше срока!
— Ну? Не врешь? — обрадовался Рощин.
— Вот тебе на! Мне не веришь? Лучше, знаешь что, дай-ка закурить. Третий день поддерживаюсь чужими кисетами, — вздохнул Зудилин.
— Неужели в полку плохо с этим зельем?
— Какая-то чертовщина! Раньше папиросы не выводились, а за последние два месяца на батарею не дали ни грамма махорки.
Рощин достал пачку табаку, Зудилин скрутил толстую цигарку и, не торопясь, закурил.
— Ого-о-о! — жадно затянувшись, выдохнул он. — Крепенький.
— Персональный подарок медсестры, — улыбнулся Рощин.
— Любят тебя, размазню, девушки… У нас тоже появились сестрички. Какие там новости слышны?
— В другой раз, Костя, сейчас нужно идти. Да и рассказывать особенно, нечего. — Рощин медленно встал и подал Зудилину документы.
— Подожди. Тут машина пограничников стоит, с ними и доедешь, — вспомнил Зудилин, выходя вместе с Рощиным. — Не было бы тебе счастья, да несчастье помогло… Вот смотри, — он показал на красноармейцев, что стояли у входа в блиндаж, — два орла из второго дивизиона заблудились в сопках, пограничники задержали их и привезли. Полчаса выяснял их личности — благо оказались земляками одного штабного писаря. — Он строго взглянул на виновато потупившихся бойцов. — Шагом марш в дивизион! Доложите командиру, что были задержаны.
Бойцы поспешно откозыряли и быстро зашагали к дороге.
— Постойте, — вдруг крикнул Рощин. Подойдя к ним, он достал пачку махорки и предложил: — Отсыпьте-ка, товарищи, на закруточку. Много не дам.
— Спасибо, товарищ
Когда они отошли, Зудилин толкнул Рощина в бок.
— Винца не привез?
— Ты что, обалдел? — удивился Рощин.
— Сейчас не так строго. На фронте же выдают, — ответил Зудилин.
На фронте — сутками в окопе, на морозе. А ты что?
— Ну, ладно. До встречи на батарее, — заторопился Зудилин. — Сменяюсь с дежурства завтра утром.
Рощин прошел к машине и заглянул в кабину. Она была пуста. Из-за машины слышалось притопывание. Рощин обошел полуторку и чуть было не столкнулся с невысоким, крепкого телосложения военным. На петлицах его были знаки различия старшего политрука. Рощин козырнул. Старший политрук охотно, с подчеркнутой старательностью ответил:
— Лихо вы одеты, товарищ лейтенант, — взглянул он на хромовые сапоги Рощина. — Холод такую обувь не любит.
— Мне недалеко. На Андреев Камень, — неохотно отозвался Рощин.
— Значит, попутчики! — обрадовался старший политрук. — А то мне начальник штаба рассказывал, как добираться, но я мало что понял: от Медвежьей на Волынский перевал, мимо Малютки, Близнецов, поворот у Бурки, — он рассмеялся и безнадежно махнул рукой. — Хотя Медвежью я уже знаю, добавил он, указывая на массивную сопку, напомнившую спину огромного, мирно дремлющего зверя. — Знаете, ей дали меткое название. Какая громадина!
— Вы, очевидно, первый раз в наших краях? — поинтересовался Рощин.
— Первый, — признался тот и в свою очередь спросил: — Вы капитана Курочкина, Виктора Захаровича, не знаете?
— Знаю. Мой командир батареи.
— Вот это здорово! — воскликнул политрук. — Давайте знакомиться. А я к вам в батарею. Старший политрук Бурлов Федор Ильич.
— Командир взвода лейтенант Рощин.
— А имя и отчество свое доложите начальству? — пошутил Бурлов.
— Анатолий Андреевич…
Сидя в кузове и накрывшись с головой плащ-палаткой, чтобы не так мерзнуть, Бурлов и Рощин успели за дорогу рассказать друг другую себе.
— Значит, и три рапорта не помогли попасть на фронт? — с чуть заметной иронией переспросил Рощин, выслушав нарекания Бурлова.
— Не помогли, Анатолий Андреевич! Сейчас вот мне дежурный рассказывал, как попасть на фронт, да только поздно, — рассмеялся Бурлов. — Вы бы, говорит, подали первый рапорт с ходатайством не направлять вас на фронт. Вам бы ответило начальство, что оно и не собирается этого делать. Через недельку снова такой же рапорт. Начальство бы ответило уже раздраженно: да не собираемся мы вас отправлять, а если будете писать… и тэдэ… Еще через недельку — третий такой же, В гневе начальство пишет на вашем рапорте: «Убрать на фронт — боится!..» дежурный говорит, что редко кто из начальников выдерживает три рапорта, единицы — четыре, и нет в истории военного делопроизводства случая, чтобы кто-нибудь выдерживал пять рапортов. — Бурлов и Рощин захохотали. — Это, говорит, перевод от обратного.