Тыл-фронт
Шрифт:
— Слушаюсь, господин полковник!
— Резиденту в Уссурийске — Белозерскому — доставить до 20 числа материалы для взрыва Надеждинского туннеля. Готовить взрыв Богдановского туннеля, для этого к середине следующего месяца иметь надежного резервного резидента. Нужно, майор, активизировать работу, увеличивать число маршрутных агентов. Вы же не имеете точных данных даже об Уссурийском узле, у себя под носом, — полковник с минуту смотрел на Танака в упор, потом раздельно добавил: — Я не желал бы вторично такой беседы, майор. Идите.
Танака повернулся и, высоко выбрасывая
Взглянув на застывшее лицо Танака, шофер включил мотор без приказания. В подобных случаях только быстрая езда могла спасти от майорского гнева.
При выезде из города перед машиной растерянно заметался человек. Пришлось рвануть машину влево, потом вправо. И тотчас же — сильный удар стэком по лицу.
— Кретин! Тебе эти китайцы дороже моей жизни? — Танака вторично ударил шофера. Собственно, и шофер, и этот китаец были ему безразличны, майора душила ярость, и он искал ей выход. — Останови!
Машина резко затормозила. Танака выхватил пистолет, открыл дверцу и выстрелил в убегавшего. Тот вобрал голову в плечи и, не оглядываясь, ускорил бег. Майор сердито засопел и выстрелил вторично. Китаец продолжал бежать.
Майор выругался и выпустил остаток обоймы.
Китаец взмахнул руками и, переломившись в пояснице, нырнул головой в какую-то яму.
Пошел! — приказал Танака шоферу, усаживаясь рядом. Он перезарядил пистолет, закурил и почувствовал, что к нему возвращается спокойствие. Майор достал из портфеля полученный от Хасимото пакет и вскрыл его.
«Совершенно секретно. Управление военной миссий, отдел по особо важным делам, — читал он про себя. — Особая отправка проводится на основании оперативного приказа Квантунской жандармерии. — Он по нескольку раз перечитывал каждый параграф. — До отправления китайцев этапом получить из склада средства сопровождения: ножные и ручные кандалы, веревки для связывания при задержании и при конвоировании. На станции Харбин китайцы передаются начальнику отряда Семьсот тридцать один».
Шофер вел машину на предельной скорости. За два года Киоси десятки раз возил Танака по этой дороге. Но он не помнил случая, чтобы кто-либо, кроме военнослужащих японской армии, Попадался им навстречу. Похоже, что жизненные тропы шли где-то в стороне. А здесь была дорога смерти: глухая, молчаливая и страшная…
Резиденция майора Танака располагалась на окраине Новоселовки. Поселок раскинулся в широкой долине, окаймленной высокими сопками. Поставленные близко друг к другу невзрачные китайские фанзы смешались с русскими домишками. Ближе к речке виднелись трубы кожевенного завода «Братьев Куриковых». На другом конце поселка скрипела дряхлая мельница китайца Ван Ду. Неподалеку от станции примостилась обветшалая от времени таможня. На южной окраине находился военный городок. Пол десятка старых, наспех переоборудованных китайских казарм и несколько особняков, отстроенных в японском стиле, были обнесены надежным забором и опутаны колючей проволокой. По углам торчали дозорные вышки с широким обзором на китайскую
— Через полчаса выедем на погранзаставу, — бросил майор, выходя из машины.
Шофер молча поклонился и принялся тщательно вытирать автомобиль. Когда майор скрылся в штабе, Киоси незаметно огляделся кругом и медленно вышел на улицу. Глаза его беспокойно ощупывали дорогу. Вдруг лицо шофера посветлело. Он увидел метрах в ста от проволочной изгороди вынырнувшего из-за поворота сгорбленного китайца. Зябко кутаясь в Лохмотья, тот торопливо направлялся через дорогу.
— Стой! — закричал Киоси.
Он выхватил пистолет и бросился к остановившемуся китайцу, Размахивая пистолетом, Киоси громко закричал:
— Стой! Стой! Стреляю! Почему шляешься близко около гарнизона? — потом быстро проговорил шепотом: — Будут аресты и отправки… Танака был сегодня в миссии, получил инструкцию. Всю прочитать я не сумел, но там говориться о кандалах. Он вышел из Штаба злой и сказал: «Пускай русские теперь держатся!» Должно быть, готовится переход границы белогвардейцами. Я их сегодня привозил…
Заметив по глазам китайца, что тот все понял, Киоси легко ударил его ногой в живот. Тот упал. Шофер с руганью склонился над корчившимся в снегу человеком, будто приноравливаясь ловчее ударить.
— У одного на лице шрам, — успел он шепнуть.
* * *
…Однажды отец отказался от чашки сои, на которую жадно смотрело четверо детей. Он тяжело опустился в постель за седзи[2] и натянул на себя лохмотья. Мать сидела на полу, молча вытирая глаза. Хозяин семьи не поднялся ни на вторые, ни на третьи сутки. На четвертые, когда через крышу густо капал холодный осенний дождь, отец тихо подозвал Киоси. Взглянув на лицо отца, Киоси испуганно попятился: оно было разбухшее, водянистое.
— Киоси, — слабо прошептал отец. — Ты старший в семье… У тебя слабые руки, но сильная голова. Ищи другую жизнь… Так жить… нельзя. Теперь открой мне, сын, глаза.
Киоси дрожащими пальцами раскрыл его непослушные веки и встретился с последним взглядом отца…
Изнурительный труд не сломил щупленького Киоси. После работы он пробирался в гараж банкира Танака, и родственник-механик охотно посвящал его в тайны вождения автомобиля. А в девятнадцать лет Киоси был уже шофером.
«Выполнил ли я то, что велел мне отец?» — часто думал он, отдавая заработок матери, которая теперь уже никогда не улыбалась.
Киоси считался хорошим шофером, и молодой господин в один из приездов забрал его в Маньчжурию. Соседи завистливо смотрели на парня, а мать в день его отъезда плакала, как десять лет назад у постели отца.
Армейская жизнь Киоси началась с курсов военных шоферов. Его учили отдавать честь, ненавидеть русских и китайцев. Но все это проходило почему-то мимо его сознания. То, что он увидел в Маньчжурии, было ужаснее, чем в пригородах Токио. Жалкий вид измученных людей заставлял со страхом и тоской вспоминать о голодной семье. Оживал Киоси только в гараже, хлопоча вокруг своего автомобиля.