Тыл-фронт
Шрифт:
— А тебе что? — вдруг обозлилась та.
— Командир она тебе, — вмешалась в разговор самая старшая по возрасту, которую девушки авали Анастасией Васильевной.
— Давайте лучше обдумаем, что докладывать станем. А то придет человек, а мы будем молчать.
— Сперва нужно посмотреть, что за человек! — звонким голосом заметила Соня Давыдова. — А то ответит, как Зудилин: «Может, вам ванну и туфли на модельном каблуке?..»
— Это верно, — согласилась Валя, — посмотрим, какой человек.
— Кажется, идет, — проговорила Давыдова.
Девушки притихли. Услышав приближающиеся шаги, Сергеева открыла
— Товарищ старший политрук! Взвод… занимается стиркой, — доложила Валя.
— Здравствуйте, товарищи!
Девушки ответили нестройно, но дружно.
— Давайте знакомиться, — предложил Бурлов. — Я со вчерашнего дня — политрук вашей батареи. Фамилия моя Бурлов. Зовут — Федор Ильич.
— А я вас видела в Сабурове в ДКА, — откликнулась Давыдова.
— Правильно. До этого работал в Сабуровском ДКА… Может отложим беседу до окончания стирки? — предложил он, внимательно оглядывая каждую. Даже непривычная суровость армейской жизни не могла погасить в их глазах девичьего задора и жизнерадостности.
— Нет, нет. Мы сейчас, — раздались голоса. — Садитесь, товарищ старший политрук.
— Ну что, товарищи, трудно? — спросил он и сам ответил: — Даже бывалым солдатам — и то трудно.
— Ничего, привыкнем, — сказала Валя. Знали, на что шли.
— В этом не может быть сомнения, — согласился Бурлов. — Нужно только по мере возможности облегчать, а не усугублять трудности, — добавил он, давая девушкам повод изложить свои горести.
— Вот в том-то и дело! — воскликнуло сразу несколько голосов.
— Знаете что? — предложил Бурлов. — Пусть кто-нибудь из вас расскажет мне, как вы живете. Только без прикрас и преувеличений. Ну хотя бы вы, Сергеева, — обратился он к Вале.
— А откуда вы меня знаете? — удивилась она.
— Единственный сержант-девушка у нас. Да я вас всех знаю, улыбнулся Бурлов. — Только кто из вас — кто, я еще не разобрался; по штатной книге узнал. Есть, например, Соня Давыдова…
— Это я! — выглянула Соня из-за Сергеевой.
Девушки засмеялись.
— Что же рассказывать? Вернее, с чего начинать? — переглянулась Валя с подругами. — Хуже и обиднее всего — насмешки и пренебрежение. Все в один голос: «А-а, да что вы от них хотите? Они — девчата». Командиру взвода доложим что-нибудь, о быте, он сейчас же: «Может быть, вам трюмо подать?» Зачем это? Разве мы не знаем или не понимаем, что зависит от войны, а что… Вон на всех одно корыто, и то Новожилов сбил из досок…
Валя рассказывала обо всем, что на душе накипело: А когда дошла до того, что многие бойцы, а иногда и командир взвода Зудилин грубо ругаются при них, Федор Ильич тяжело вздохнул и встал.
— Все ясно! Разберемся. А начните вы со своей землянки, наведите в ней порядок, ведь Мрачно у вас: копоть, пыль, неуютно. Такое жилье кого угодно натолкнет на мрачные размышления. В остальном помогут и командир батареи, и командиры взводов. По правде сказать, шел к вам и боялся. Пожалуй, первый раз за всю службу боялся встречи с бойцами, — признался Бурлов. — Но теперь ничего, кажется, есть контакт?
— Есть! — хором отозвались девушки.
* * *
Когда Зудилин после дежурства появился в землянке взвода, девушки испуганно вскрикнули:
— Товарищ
Зудилин насмешливо посмотрел на нее:
— По-о-думаешь. Старший политрук сюда заходил?
— Был… Жаловались, — ехидно отозвалась Огурцова.
— Жаловались? На кого? — возмутился Зудилин. — И ему кричали: «Стучать нужно?»
— Он стучал, — доложила Сергеева.
Зудилин потоптался на месте, заглянул в служебный отсек и, не сказав ни слова, вышел. «Паршивка! Корчит из себя пряник. Наболтала, наверно, черт знает чего», — зло подумал он! Встретив дежурного по полубатарее, лейтенант закричал:
— Селин, почему во взводе такой кавардак?
— Какой, товарищ лейтенант? Сам проверил сегодня с утра: приборы, оружие — все в порядке.
— Я не о том! Девки голые сидят… Еще и кричат.
— Стесняются вас.
— Наведите порядок… Старший политрук приходил к ним?
— Он в нашу батарею политруком назначен.
— Вредный?
— Да не знаю. Мне отдал ваши две пустые бутылки, приказал закопать, чтобы никто не видел. Только что около машин закончил лазить. И лейтенант Рощин уже с ним.
— Мыльный авторитет зарабатывает? — засмеялся Зудилин.
Бурлова он застал в командирском блиндаже одного. Не глядя на политрука, молча бросил шинель и шапку на топчан, и зябко потер руки.
— Замерзли? — Бурлов подошел к постели Зудилина, взял его вещи, повесил. Зудилин почувствовал на себе его пристальный взгляд.
— Давно в армии служите? — спросил политрук.
— С тридцать восьмого года.
— А лейтенантское звание когда присвоено?
— Без года неделя: с августа. Учить бойцов умел еще старшим сержантом. Взвод был передовым. А сейчас дали мне такое… — Зудилин махнул рукой.
— Для фронтового времени стаж у вас немалый, к тому же вы комсомолец. И дали вам наших советских людей… Почему во взводе столько жалоб? — уже строже спросил Бурлов.
Зудилин молчал.
— Вы сами сквернословите при девушках и позволяете это делать вашим бойцам? — не дожидаясь ответа, продолжал Бурлов. — Личный состав вашего взвода необычный, и шаблон в работе с ним вреден. Постарайтесь, чтобы на каждых двух девушек было ведро или таз, повесьте им зеркало. Спальню нужно отгородить от общей части блиндажа. Ну, а в отношении ваших крутых словечек… воздерживайтесь, лейтенант.
— Как в пансионе благородных девиц! — недовольно заключил Зудилин.
— Наша армия для них больше пансиона, — возразил Бурлов.
8
Бригадный комиссар Смолянинов возвратился из Хабаровска в воскресенье ранним утром и теперь с нетерпением ожидал командующего. Синева под глазами говорила о бессонной ночи.
Девятилетним мальцом запомнил Смолянинов похороны шестидесяти девяти рабочих, павших на баррикадах Златоуста. Потом, когда стал взрослее, разносил и разбрасывал большевистские листовки. В урагане революции и гражданской войны Смолянинов уверенно занял свое место, и с тех пор одно из главных качеств коммуниста — уменье приносить в любое дело организующую волю партии — руководило им всегда…