Тысяча городов
Шрифт:
«И все эти цифры тоже», Добавил Шахин. «Как будто все они - кусочки головоломки, и все они перемешаны, и видессиане ожидают, что мы сможем собрать их воедино так же легко, как и все остальное.» Он выпятил нижнюю часть носа. «Это несправедливо.» Это было худшее осуждение, которое он мог дать чему-либо, что ему не нравилось.
«Способность считать до десяти, не снимая обуви, тебя не убьет», Сказал Абивард. Он повернулся к Варазу. «Скорее всего, ты будешь иметь дело с видессианцами всю свою жизнь. Знание того, как произвести на них впечатление, когда ты говоришь, не причинит тебе
«Когда ты впервые отправился в Видессос, ты знал, как говорить на тамошнем языке?» - Спросил Вараз.
«Не настолько, чтобы ты заметил», - ответил Абивард. «Но помни, я вырос на крайнем Северо-западе и вообще никогда не ожидал попасть в Видессос, разве что в качестве солдата армии вторжения.» Он скрестил руки на груди. «Ты продолжишь свои уроки», - заявил он так же твердо, как Шарбараз обнародовал указ. Царь Царей мог бы заставить весь Макуран прислушаться к нему. Власть Абиварда была меньше этой, но распространялась на двух его сыновей.
Они изучали не только математику и риторику. Они ездили верхом на пони, стреляли из луков, соответствующих их силе, и начали осваивать фехтование. Они приобретут видессианский лоск - Абивард был убежден, что это окажется полезным, - но под ним будут скрываться достижения настоящего макуранского дворянина.
«Чем больше разных вещей вы умеете делать, тем лучше вам будет», - сказал им Абивард.
Человеком, на ум которому пришла эта мысль, к сожалению, был Чикас. Видессианский отступник знал не только свой собственный язык, но и макуранский. Он мог рассказывать убедительные истории на любом из них. Вдобавок он был талантливым солдатом. Если бы ему повезло чуть больше, он стал бы автократором видессиан или, возможно, командующим полевой армией макуранер. Никто и никогда не приблизился к достижению обеих этих, казалось бы, несовместимых целей.
Однако ему не хватало одной вещи. Абивард не был уверен, что у этого есть название. Непоколебимость была настолько близка, насколько он мог подойти, это или целостность. Ни то, ни другое слово не казалось ему вполне подходящим. Однако, несмотря на отсутствие качества, разнообразные таланты Тикаса принесли ему меньше, чем могли бы принести в противном случае.
Несколько дней спустя Елииф сказал то же самое, но по-другому. «Он видессианин», - нараспев произнес красивый евнух, как бы говоря, что одно это непоправимо испортило Тикаса.
Абивард посмотрел на Елиифа с размышлениями иного рода, чем те, которые он обычно высказывал евнуху. В вопросе Тикаса, на этот раз, у них был общий интерес. «Я был бы счастлив, если бы нам никогда больше не приходилось говорить о нем», - сказал Абивард, что было косвенным сообщением, но не настолько косвенным, чтобы прекрасный евнух не смог продолжить его, если бы захотел.
Елииф тоже выглядел задумчивым. Если мысль о том, что он на одной стороне с Абивардом, и радовала его, он не показал этого по своему лицу. Через некоторое время он сказал: «Разве ты не говорил мне, что Цикас колебался между Богом и ложной верой Фоса?»
«Я сделал. Он сделал», - ответил Абивард. «В следующем мире он наверняка провалится в Пустоту и будет забыт. Я бы хотел,
«Интересно, » задумчиво произнес Елииф, « да, интересно, что сказал бы Мобедан Мобед, услышав, что Тикас колебался между истинной верой и ложной».
«Это ... интригующий вопрос», - ответил Абивард после минутной паузы, чтобы взвесить, насколько интригующим он был. «Шарбараз запретил нам двоим ссориться, но если главный слуга Бога придет к нему с жалобой на то, что Чикас отступник, ему, возможно, придется выслушать».
«Так что он может», Согласился Елииф. «С другой стороны, он может и не быть. Дегмусса - его слуга во всем. Но человек, который не замечает своих слуг, далеко не безупречно мудр».
Ни слова не слетело с губ Абиварда. Насколько он знал, прекрасный евнух вел игру, отличную от той, которая проявлялась на поверхности его слов. Возможно, он надеялся заставить Абиварда назвать Царя Царей дураком, а затем сообщить о том, что Абивард сказал Шарбаразу. Абивард действительно считал Царя Царей глупцом, но сам он был не настолько глуп, чтобы говорить об этом там, где его мог услышать любой потенциальный враг.
Но идея Елиифа была далека от худшей, которую он когда-либо слышал. Возможно, Дхегмусса ничего не смог бы сделать; Мобедхан Мобедх был в гораздо большей степени креатурой Царя Царей, чем вселенский патриарх видессиан был креатурой Автократора. Однако к отступничеству нельзя было относиться легкомысленно. И заставить Тикаса попотеть было почти так же хорошо, как заставить его страдать.
«Я поговорю с Дегмуссой», - сказал Абивард. Что-то блеснуло в черных-пречерных глазах Елиифа. Было ли это одобрением? Абивард видел его там недостаточно часто, чтобы быть уверенным, что узнал.
Святилище, в котором Дхегмусса, главный слуга Бога, исполнял свои обязанности, было самым великолепным в своем роде во всем Макуране. Тем не менее, это было далеко не так прекрасно, как несколько храмов Фоса, которые Абивард видел в видессианских провинциальных городах, и не стоило упоминания на одном дыхании с Высоким храмом в городе Видессос. Макуранцы сказали: "Бог живет в твоем сердце, а не на стене".
Дегмусса жил в маленьком доме рядом со святилищем, похожем на тот, в котором мог бы жить умеренно преуспевающий сапожник: побеленные сырцовые кирпичи образовывали невпечатляющий фасад, но внутри был изрядный комфорт.
«Ты оказываешь мне честь, маршал Макурана», - сказал Мобедан Мобед, ведя Абиварда по тусклому, мрачному залу, в конце которого горел свет со двора. Когда они добрались туда, Дегмусса с сожалением махнул рукой. «Вы должны представить, как это выглядит весной и летом, все зеленое и полное сладко пахнущих ярких цветов. Этот коричневый, унылый беспорядок не такой, каким он должен быть ».
«Конечно, нет», - успокаивающе сказал Абивард. Дегмусса провел его через двор в комнату, отапливаемую парой жаровен с древесным углем. Слуга принес вино и сладкие пирожные. Абивард изучал Мобедан Мобед, пока они подкреплялись. Дегмуссе было около шестидесяти, у него была коротко подстриженная седая борода и громкий голос, который наводил на мысль, что он немного глуховат.