Тысяча и один мужчина
Шрифт:
Когда им подали заказанные блюда, Артур взял вилку, сел поудобнее и оглядел кафе с почти осязаемым чувством счастья. Маргарет, наоборот, хмурила брови и слишком внимательно разглядывала незатейливый цветок, стоящий в центре стола в стеклянной вазочке.
— Значит, ты согласен на расторжение брака, — вдруг сказала она.
Артур поперхнулся, вилка со стуком упала в тарелку. Он глотнул из бокала воды.
— Марго, я не пониимаю… Почему так сразу?
Она подняла на него глаза, на один бесконечно
— Совсем не сразу, — сказала она с нажимом. Сколько прошло, как мы не виделись?
— Прости.
— Не за что мне тебя прощать. Любовь ушла…
— Только не моя.
— Не начинай.
— Почему? Я как раз хотел тебе предложить начать все сначала. Разве нам не хорошо было вместе? Помнишь, как мы были счастливы?
Ее взгляд обжег его холодом.
— Я был не прав. Прости.
Глаза ее потеплели.
— «Прости, прости». Ну что ты заладил, как попугай. Давай ешь. Ты похудел в последнее время.
Он взялся за вилку и взглянул на Маргарет, которая, похоже, с удовольствием поглощала салат из свежих овощей. Артур машинально, почти не чувствуя вкуса, тоже начал жевать.
— Я твой дневник сжег, — вдруг сказал он. — Я недавно был в коттедже, который мы всегда снимали, когда выезжали за город к озеру. Я камин растапливал и… случайно сжег. Только пружинка осталась.
— Так вот где я свой дневник потеряла! Я думала… — Она отвела взгляд и взялась за приборы. — Что ж, не важно. Пусть будет так. Сжег так сжег. Я сама хотела то же самое сделать.
Маргарет с видимым равнодушием кивнула и принялась за мясо по-французски. Артур тоже отрезал кусок, прожевал. Еда показалась ему лишенной вкуса. Он отодвинул тарелку.
— Я не случайно твои записи сжег.
Маргарет даже не подняла головы, делая вид, что полностью поглощена едой.
— Я рассердился. Ты хотела написать о мужчинах… Но кроме старого актера и прочих случайных личностей — никого.
— Почему ж случайных? Я люблю и Моцарта, и Байрона, и Пирс Броснан мне нравится…
— Ты хотела написать о своих тысяче и одном мужчине, — напомнил он.
Она фыркнула.
— Увы, я сбилась на второй сотне.
— Двести? Не много ли будет для двадцатишестилетней женщины? — недовольно буркнул он. И тут же с деланым равнодушием произнес: — Можешь мне назвать хотя бы с десяток? Кто был у тебя первым? — Его голос дрогнул.
— Первым? — Маргарита прищурилась, будто вспоминая. — Дай подумать. Ах да. Мой первый мужчина. Самый-самый первый…
— Ну не тяни.
— Отчего ж не рассказать… — Она промокнула губы салфеткой и, подняв глаза к потолку, начала: — Думаю, моим первым мужчиной был мистер, мистер… — Она сделала вид, что вспоминает. — Вот это да! Я не знаю имени своего первого
— Ну нет, Кирк и Слейк где-то в третьем десятке.
— Марго! Будь серьезной. Ну пожалуйста, — произнес он голосом попрошайки.
— Тебе так важно это знать? Зачем? — Ее брови выгнулись дугой. И вдруг она рассмеялась. — Под номером один у меня значится врач, что принимал у мамы роды.
— Это не считается, — остановил он ее поспешно.
Она снова рассмеялась.
— Как так не считается! Это были первые мужские руки, что обняли меня. Наверняка чистые, крепкие и уверенные. Где-то глубоко мое подсознательное чувствует его силу и заботу.
— Ну допустим, — в нетерпении согласился он. — Продолжай дальше.
— Потом я помню своего зубного врача. У него были ужасно холодные руки и бородавка на лбу.
Артур не мог скрыть нетерпения.
— Марго, ты не можешь быть серьезнее?
— Я серьезна, как никогда. Разве ты не хотел узнать о моей тысяче мужчин?
— Предположу, что в эту тысячу входят и почтальон, и садовник, и учитель по математике?
— Не по математике, по английской литературе. — В ее голосе явственно прозвучала насмешка. — У нас все девочки были влюблены в него. Наш литератор носил пиджак с кожаными заплатами на локтях, и от него пахло вишней. Он курил трубку и обожал Эдгара По. А еще меня очень любил наш булочник. После школы по дороге домой я забегала в маленькую пекарню, чтобы купить бабушке бубликов, а маме хлеба с тмином. Для меня мистер Сноу частенько оставлял чуть подгоревшие булочки и никогда не брал за них денег.
— Ну если ты об этой тысяче мужчин, — облегченно выдохнул Артур, — тогда мне понятно. Только почему ты ничего не написала… — Он хотел бы узнать об Оскаре, с которым Маргарет изменила ему в его отсутствие, но удержался. Разве имеет он право упрекать ее, если и сам не безупречен? Поколебавшись, он произнес: — Почему ты ничего не написала обо мне? Я всю тетрадь перелистал от первой страницы до последней. Ни одного упоминания. Неужели я не удостоился хоть небольшого упоминания в твоем списке?
— Для тебя я завела отдельную тетрадку, — сказала она задумчиво и отвела взгляд.
Артур вспомнил, как, не глядя, разорвал и кинул в печь тонкую тетрадь.
— О боже, я ее сжег! — ужаснулся он, воскрешая в памяти картину, как огонь пожирает страницы тонкой тетради. — В доме было холодно. Жидкости для розжига я не нашел, взял что под руки попалось, — начал оправдываться он. — Я не знал, что в той тетради были твои записи. Я сжег тонкую тетрадь, не читая.