Тысяча и одна ночь
Шрифт:
А когда пришла ночь, девушка заболела горячкой и не стала ни есть, ни пить, и её лицо и прелести изменились. И халифа осведомили об этом, и ему стало тяжко из-за девушки, и он направил к ней врачей и людей проницательных, но никто не знал, как её лечить.
Вот что было с нею. Что же касается её господина, Нима, то он пришёл домой и сел на постель и позвал: «Нум!» – но она ему не ответила. И он поспешно поднялся и позвал, но никто не вошёл к нему, и все невольницы в доме попрятались, боясь её господина. И Нима вышел к своей матери и увидал, что она сидит, положив щеку на руку, и спросил её: «О матушка, где Нум?» – и мать его сказала: «О дитя моё, она с той,
И Нима вскричал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И потом он вышел из дома, – а мир исчез для него, – и пришёл к начальнику стражи и сказал ему: «Ты хитришь со мною и похищаешь мою невольницу из моего дома! Я непременно пожалуюсь на тебя повелителю правоверных». – «А кто её увёл?» – спросил начальник стражи. И Нима ответил: «Старуха такого-то и такого-то вида, и на ней шерстяная одежда, а в руках у неё чётки, где число зёрен тысячи». – «Укажи мне эту старуху, и я освобожу твою невольницу», – сказал начальник стражи. И Нима воскликнул: «Но кто же знает эту старуху?» – «Никто не знает скрытого, кроме Аллаха, велик он и славен», – отвечал начальник стражи, и он понял, что это хитрая старуха от альХаджжаджа. «Я требую мою невольницу только от тебя, и между мною и тобою будет аль-Хаджжадж», – сказал ему Нима, а начальник стражи ответил: «Иди к кому хочешь!»
И Нима пошёл во дворец аль-Хаджжаджа (а отец его был из числа вельмож Куфы), и когда он достиг его дома, привратник аль-Хаджжаджа вошёл к аль-Хаджжаджу и осведомил его об этом деле. И когда Нима встал пред ним, аль-Хаджжадж спросил его: «Что с тобой?» «Со мною было такое-то и такое-то дело», – отвечал Нима. А аль-Хаджжадж сказал: «Подайте сюда начальника охраны, и мы прикажем ему поискать старуху».
Когда же начальник охраны явился пред лицо альХаджжаджа (а тот знал, что начальник охраны знает старуху), аль-Хаджжадж сказал ему: «Я хочу, чтобы ты поискал невольницу Нимы ибн ар-Раби». И начальник стражи ответил: «Не знает сокрытого никто, кроме великого Аллаха!» – «Ты непременно должен отрядить конных и поискать эту невольницу на дорогах и поглядеть в городах», – сказал аль-Хаджжадж…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести сорок первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альХаджжадж сказал начальнику охраны: „Ты непременно должен отрядить конных и посмотреть в городах и высмотреть девушку на дорогах и поискать эту девушку“, – а потом он обратился к Ниме и сказал: „Если твоя невольница не воротится, я дам тебе десять невольниц из моего дома и десять невольниц из дома начальника охраны. Иди искать невольницу“, – сказал он начальнику охраны.
И начальник охраны вышел, а Нима был озабочен и отчаялся в жизни. А он достиг возраста четырнадцати дет, и на щеках его не было растительности. И стал он плакать и рыдать и держался вдали от своего дома, и они с матерью не переставали плакать до самого утра. И отец Нимы обратился к нему и сказал: «О дитя моё, поистине аль-Хаджжадж устроил против девушки хитрость и захватил её, но от одного часа до другого Аллах доставляет помощь». И заботы Нимы увеличились, и не знал он, что говорил; и не понимал, кто к нему входит;
И вот в один из дней его отец сидел, и услышал он про одного умелого врача, персиянина, которому люди приписывали большое искусство лечить и читать по звёздам и гадать на песке. И ар-Раби призвал этого врача, а когда он явился, посадил его с собою рядом и оказал ему уважение и сказал: «Посмотри, в каком состоянии мой сын». – «Дай руку», – сказал врач Ниме. И тот подал руку, и врач пощупал ему пульс и посмотрел ему в лицо, и засмеялся и, обратившись к его отцу, сказал: «У твоего сына нет ничего, кроме недуга в сердце».
«Ты прав, о врач, – ответил ар-Раби. – Посоветуйся о деле моего сына с твоим искусством, и расскажи мне все об его состоянии, ничего от меня не скрывая». И персиянин ответил: «Он привязался к одной девушке, а эта девушка в Басре или в Дамаске, и лекарство для твоего сына лишь в том, чтобы с нею встретиться». – «Если ты сведёшь их, у меня будет чем тебя обрадовать, и ты проживёшь всю жизнь с деньгами и в благоденствии», – сказал ар-Раби. И персиянин молвил: «Поистине, это дело близкое и нетрудное».
А потом он обернулся к Ниме и сказал: «С тобою не будет беды, укрепи же своё сердце, успокой душу и прохлади глаза! Выложи из твоих денег четыре тысячи динаров», – сказал он ар-Раби. И тот вынул деньги и вручил их персиянину, а персиянин сказал ему: «Я хочу, чтобы твой сын поехал со мною в Дамаск, и если захочет Аллах великий, я не вернусь иначе, как с девушкой». А затем персиянин обернулся к юноше и спросил его: «Как тебя зовут?» – и юноша ответил: «Нима», – и тогда персиянин сказал: «О Нима, сядь и пребывай под охраной Аллаха великого: Аллах соединит тебя с твоей возлюбленной».
И Нима сел прямо, а персиянин сказал ему: «Укрепи своё сердце. Мы выедем в этот же день. Ешь, пей и развлекайся, чтобы стать сильным для путешествия». А после Этого персиянин стал справлять свои дела и забрал все, что ему было нужно из редкостей, и он взял у отца Нимы десять тысяч динаров и взял у него коней и верблюдов и все прочее, что нужно для перевозки тяжестей в пути.
А потом Нима простился со своим отцом и матерью и отправился с врачом в Халеб, но не напал там на след девушки. Затем они достигли Дамаска и прожили там три дня, после чего персиянин нанял лавку и уставил в ней полки тонким фарфором и крышками и украсил полки золотом и кусками дорогих материй. Он поставил перед собою сосуды и бутылки, в которых были разные масла и всякие лекарства, и вокруг бутылок он поставил кубки из хрусталя, а перед собою он положил доску и астролябию.
И он оделся в платье врачей и лекарей и, поставив перед собою Ниму, одел его в рубаху и шёлковый плащ, и обвязал ему стан шёлковым полотенцем, вышитым золотом.
И потом персиянин сказал Ниме: «О Нима, ты с сегодняшнего дня мой сын; не называй же меня иначе как отцом, а я буду называть тебя только сыном», – и Нима отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
И жители Дамаска стали собираться перед лавкой персиянина, глядя на красоту Нимы и на красоту лавки и тех товаров, что были в ней. И персиянин разговаривал с Нимой по-персидски, а Нима тоже разговаривал с ним на этом языке, ибо он знал его, как обычно для детей вельмож. И этот персиянин сделался известен среди жителей Дамаска, и они стали описывать ему свои недуги, а он давал им лекарства. И ему приносили банки, наполненные мочой больных, и персиянин смотрел на неё и говорил: