Тысяча Имен
Шрифт:
— Шрамы на спине даже лучше. Скажешь девушке, что побывал на войне, а когда она захочет поглядеть на твои шрамы, просто задерешь рубашку — и готово, девушка уже наполовину твоя.
Адрехт засмеялся, сел и тут же скривился от боли. Маркус бережно, как мог, промокнул тряпкой свежие струйки крови.
— Нечестно все–таки, что ты вышел из этой передряги без единой царапины, — весело заметил Адрехт. И тут же на лице его отразилось раскаяние — словно он жалел, что позволил этим словам сорваться с губ. — Извини. Я имел в виду, что поскольку ты возглавлял ту атаку… не потому, что… я хотел
— Я знаю, что ты хотел сказать, — перебил Маркус.
Воцарилось долгое неловкое молчание. Адрехт поднял изодранную, покрытую кровью рубашку, тихо выругался и швырнул ее прочь.
— Пойдет на бинты. — Он вздохнул. — Эти рубашки сшил для меня на заказ портной в Эш–Катарионе. Они обошлись мне всего лишь в пол–орла за дюжину, представляешь? Хандараи всегда были без ума от наших денег.
— Вероятно, потому что в ворданайском орле до сих пор золота больше, чем свинца.
— А я-то полагал, что их просто приводит в восторг царственный лик короля Фаруса. — Улыбнувшись, Адрехт натянул мундир на голое тело. — Ладно. Думаю, сейчас самое время посвятить меня в твой план.
— Какой еще план?
— Тот самый. Что, черт возьми, нам делать дальше. — Адрехт криво усмехнулся. — Или от твоего внимания ускользнуло, что помощь к нам так и не прибыла?
— Я это знаю. — Горизонт на юге весь день оставался удручающе пустым. Маркус выставил часовых, приказав следить только за этим направлением и, едва что–то обнаружится, немедленно доложить.
— Значит, нам придется отступить, — деловитым тоном продолжал Адрехт. — Как только мясники закончат возиться с ранеными — отойдем на равнину. Оставим заслоны, чтобы ввести аскеров в заблуждение, вынудим их развернуться для атаки и дадим деру прежде, чем они доберутся сюда. Если повезет, мы сумеем от них оторваться и двинемся на юг.
— Предоставив аскерам полную свободу действий, — сказал Маркус. — Если полковник все еще ведет бой и они ударят ему в спину — будет бойня.
— Ты хочешь остаться, верно? — ровным голосом осведомился Адрехт. — Остаться здесь и держаться до последнего?
— Янус… полковник обещал прийти к нам на помощь. Если он задержался, надо дать ему еще немного времени.
— А если он разбит? Или даже захвачен в плен?
Маркус стиснул зубы и промолчал.
— Ты же понимаешь, что утром здесь начнется резня, — безжалостно продолжал Адрехт. — Уже сейчас, в эту самую минуту, хандарайские ублюдки перетаскивают через переправу свои пушки. Если они доставят на ближний берег хоть одно из этих чудовищных орудий, мы не сможем подойти к берегу и на двести ярдов.
— Мы отойдем от берега, — сказал Маркус. — Окопаемся вокруг храма. Здесь сплошной камень. Даже тридцатишестифунтовым пушкам его с ходу не разнести.
— Верно. Да и холм — недурная позиция, материала для баррикад в достатке, так что идея хорошая. У нее только один недостаток: если мы отступим, ничто не помешает хандараям послать войска в обход городка и ударить нам в тыл.
— Стены храма достаточно прочны и с тыла.
— Меня беспокоит не прочность храмовых стен, — терпеливо проговорил Адрехт. — Как только аскеры доберутся сюда, у нас не останется пути к отходу. Они разнесут храм до основания, а потом возьмут
— Если прежде не подойдет полковник.
— Если не подойдет полковник, — повторил Адрехт. Помолчал с минуту и покачал головой. — Вот в чем, стало быть, суть? Ты хочешь поставить на то, что полковник Вальних примчится нас спасать?
— Вроде того, — отозвался Маркус. В горле у него стоял тугой комок.
— И ставкой будут наши жизни.
— Полковник, — заметил Маркус, — просил меня не дать этим хандараям ударить ему в спину. Я намерен исполнить эту просьбу. Пока мы здесь, они не рискнут двигаться дальше, и у них не хватит живой силы, чтобы оставить заслон.
— Согласен, — сказал Адрехт. — У них только один выход: прорваться сюда и перебить нас всех до единого.
— Если прежде…
— Знаю!
Адрехт отвернулся, прошелся по комнате из угла в угол — раз, другой. Маркус молча смотрел, как он завершает третий круг. Тяжесть сдавила ему грудь, мешая дышать.
Наконец Адрехт развернулся к нему и замер почти навытяжку.
— Я только хочу, чтобы ты уяснил одно, — сказал он. — Те, что с нами здесь и сейчас, — это наши люди. Ветераны Первого колониального. Ты хочешь рискнуть их жизнью ради полковника, с которым едва знаком, и кучки новобранцев?
— С ними Вал, — ответил Маркус. — А также Мор и Фиц. — И Джен Алхундт. Эта мысль застала его врасплох, и он поспешил загнать ее поглубже, чтобы разобраться потом.
— Но ты остался бы здесь, даже если бы их там не было. — Это был не вопрос, а утверждение.
Маркус кивнул.
Адрехт шумно, протяжно выдохнул.
— Что за черт! Я у тебя в долгу, Маркус. Можно сказать, я обязан тебе жизнью. Если ты решил выкинуть ее на ветер, кто я такой, чтобы тебе возражать? — Он расправил плечи и четко, по–уставному отдал честь. — Приказывайте, старший капитан!
Маркус ухмыльнулся. Адрехт еще несколько секунд сохранял серьезный вид, затем не выдержал и расхохотался. Напряжение схлынуло, точно вода из ванны, из которой выдернули затычку.
— Им это не понравится, — сказал Адрехт. — Я имею в виду солдат.
Маркус пожал плечами:
— Солдаты всегда найдут причину для недовольства.
Глава четырнадцатая
Фолсом положил Бобби на пол в палатке Винтер, бережно расправил его руки и ноги, словно устраивал покойника в гробу. Капрал, мертвенно–бледный, уже становился похожим на труп, однако веки его едва заметно трепетали, а когда спина коснулась пола, он слабо застонал.
Графф, до сих пор черный от пороха и покрытый пылью, стянул мундир и швырнул в угол. Его рубашка поражала своей белизной, и только на манжетах, там, где они выступали из рукавов мундира, четко выделялась серая кайма грязи.
Винтер глянула на паренька и прикусила губу. Бобби сказал, что это должен сделать именно Графф, и никто другой.
— Капрал Фолсом!
Здоровяк сидел на корточках рядом с Бобби. Он поднял голову.
— Мне нужны сведения о состоянии роты. Узнай, какие у нас потери, потом отправляйся в лазарет и постарайся отыскать всех наших.