Тысяча морщинок
Шрифт:
В углу брошена фуфайка старая, чтобы не замерзли цыплята. Мамка их отчего-то издохла раньше появления детенышей на свет. Хорошо инкубатор два года назад купили – выходили желторотиков. Вот Мишка руку (лапищу, как рассказывала потом соседкам Татьяна) в рукав фуфайки и сунул, а цыплята там грелись, притихли. Сам слепой – передавил их. Трое только и выжили.
Но больше таких огрехов Мишка не допускал: вся скотина у него ухожена, выхолена. Только что корову не доил – это Татьянина забота. Но для дойки все приготовит:
Все у него по полочкам.
Чуть моложе был, так даже на стройке работал. Приносил, подавал, цементом заведовал.
Так что в целом к Мишке и не привязаться: все он при деле.
Но сварливый! Сил нет бабе Маше его терпеть!
Что ни день, то разругается с зятьком.
Вчера, правда, зять Мишка оторопел даже – за развинченную кровать не он получил, а Татьяна.
Баба Маша выглянула в окно: куда же он запропастился, этот сварливый Мишка?
Да разве тут углядишь чего? Сирень разрослась на всю длину дома – густущая. Ее дети ломают, а все меньше не становится.
Когда Татьяна вчера бабу Машу к себе забирала, та воспротивилась было:
– Куда я к вам? Что я там делать буду? Мне бы в деревне жить, да на свежем воздухе, да при всем своем.
На что Татьяна ей резонно отвечала:
– Так и у нас деревня – все одно. Только что поболе, да с клубом посредине. Ты и разницы не заметишь.
Не заметишь!
Вот как тут, скажите, не заметить, если из собственного дома, деревянного, с высоким крылечком, сенями, пахнущими свежим сеном круглый год, перевезли тебя черти пойми куда. Вот разве ж это деревня?
Взять хотя бы Татьянин двор – нетипично деревенский.
Типично по-деревенски – это вовсе без двора. Длинные, или не очень, улочки с домами аккурат друг напротив друга. У каждого дома (обязательно!) «сарайки», в которых ровными поленницами уложены дрова, небольшой цветник, кусты смородины, огород, на котором непременно растет картошка, возле которой всенепременно ходит хозяйка в белой косынке и собирает в обрезанную пластиковую бутылку колорадских жуков и их противных, жирных розово-красных личинок. Потом все это колорадское добро вываливают прямо на дорогу и старательно поливают бензином или какой-нибудь другой «гадостью» – «А чтоб подохли, проклятые!»
Вообще, в деревне, так уж вышло, животных все любят. Но вот колорадских жуков и еще комаров как-то не очень – слишком уж их тут много.
Вечерами деревенские бабы перекрикиваются с прохожими через небольшие деревянные заборчики, деревенские дети бегают по песчаным дорожкам босиком, деревенские мужики пропадают в своих гаражах или практикуются под окнами своих же домов в «ругании» матом всего, на чем свет стоит.
А тут двор ну совсем не деревенский. Хотя, и бабы также перекрикиваются, и босые дети – не редкость, и мужики такие же матершинники.
Дома тут просто
Собственно, в том, что эти дома многоквартирные и в два этажа, все недеревенское и заканчивается. Здесь также неподалеку рядки наскоро сколоченных сараев, за ними хлевы, гаражи и прочие хозяйственные постройки. Здесь куча котов, собак, кур, гусей. Иногда и свиньи пробегают. Посреди тропинки кто-то свалил клячи, чтобы потом расколоть их на дрова. Потом – это ближе к осени. Здесь все сушат белье на улице и щелкают семечки на скамейке у подъезда. И трактор даже стоит и навозом пахнет! Чем не деревня?
Да вот баба Маша за деревню это Татьянино Анисимово или Первомайский – никак не могут с названием разобраться – не признает.
Село. Не меньше.
А для нее, для деревенской, и вовсе – город.
Какая ж это деревня, коли сверху над тобой все топчут что слоны – Татьяна на первом этаже двухэтажки живет. Дверь подъездная стук-бряк весь день, а то и ночью. Прямо под окнами коты орут. На твоих подоконниках, но не твои коты. И ругается кто-то, тоже словно прямо на твоем подоконнике.
И как тут теперь жить?
Невыносимо.
Мишка младший
Был у бабы Маши еще один зять. И тоже Мишка. Муж младшей дочки Лидочки.
Лидочка – дама городская, деловая, занятая. Модная. В круглых очках с затемненными стеклами в широкой леопардовой оправе, с короткой стрижкой и легкой химией. Юбка-карандаш, обтягивающая стройные Лидочкины ноги, попыталась было смотреться неуместно в деревенских пейзажах, но Лидочка носила ее столь смело, что юбка пришлась к деревенскому двору.
«Экая цаца», – величала Лидочку баба Маша.
«Экая цаца», – подхватывали односельчане.
Последние прибавляли легкое поцокивание языками: «Экая цаца, ц-ц-ц-ц».
Младший зять Мишка тоже был городской. Это он городской и сделал Лидочку. А, может, и не так оно все было. Может, это Лидочка сначала городской стала, а после нашла себе городского Мишку. Лидочка об этом особо не рассказывала бабе Маше и сестре Татьяне. Привезла однажды в Пучнино своего Мишку: любите теперь и жалуйте.
Младший Мишка – балагур. Языком чесать мастак. А вот работать в деревне у него не очень получалось. А тут требуется: ты или работаешь как следует, или нам такой зять не нужон.
Баба Маша сразу смекнула, что младшему зятю тяжко придется: не сдюжит. Но счастье дочки Лидочки важнее расколотых дров.
Впрочем, дрова колоть младший Мишка умел. Ну, как умел – мог. Колол не по-пучнински, как-то по-своему, по-тарабарски. С такими дровами черт знает, что потом делать: ни растопить, ни подложить. Уж больно здоровые. Как и получаются-то у него такие?