Тысяча начал и окончаний
Шрифт:
Внезапно она вспомнила, почему она сначала почувствовала облегчение, когда он уехал. Хотя они оба горевали, но они горевали не вместе. Менг пристально наблюдал за ней и в то же время держался на расстоянии; его странное поведение стало так угнетать ее, что она испытала облегчение, оставшись одна, освободившись от тяжести его молчания. Кроме того, она думала, что, возможно, если он побудет вдали от нее, это поможет ему сосредоточиться на чем-то другом. Он назвал это деловой поездкой, и, так как Йер считала интересы Менга исключительными,
Этого явно не произошло.
– Почему ты не прислал сообщения? – спросила она, на этот раз громче. – Я беспокоилась. И… – она с трудом сглотнула, а потом еле выдавила из себя слова, которые не должны были прозвучать, как признание, но прозвучали именно так: – Я по тебе скучала.
Менг бросил на нее ничего не выражающий взгляд, лицо его оставалось непроницаемым.
– Ты не ребенок. Не будь такой эмоциональной.
Она поставила свою тарелку на стол с такой силой, что ощутила толчок всей рукой.
– Эмоциональной? – переспросила она. – Мне пятнадцать лет. Ты уехал без всякого предупреждения и целую неделю не давал о себе знать. Что я должна была думать?
Менг встал из-за стола и быстро проскочил мимо нее.
– Не собираюсь с тобой разговаривать, когда ты ведешь себя иррационально.
Йер смотрела ему вслед. Дверь ванной комнаты закрылась с тихим щелчком. Долгие секунды тишину наполняло только ее быстрое дыхание. Потом она с криком запустила тарелкой в стену. Жестяное блюдце глухо звякнуло о штукатурку.
Она потянулось и за его тарелкой, но тут ей на глаза попался экран планшета – отец оставил его включенным. Йер обошла столешницу и наклонилась над планшетом. Если Менг не собирается рассказывать ей, что это была за поездка, может, она сама это узнает.
Какая-то схема заполняла экран, а на боковой панели Йер увидела статистику и зашифрованные данные. Она наклонила голову к плечу, прищурилась, потом увеличила изображение. И ахнула, когда поняла, что она видит: схему операционной системы и ключевой код андроида, или, другими словами, его мозг.
Йер выпрямилась, мысли вихрем неслись в голове. После запрета на андроидов такая работа стала незаконной. Все планшеты были подсоединены к общей сети, так же, как их коммуникаторы – отец даже не должен был получить доступ к такой информации, не подключившись к защищенной линии.
Дверь ванной открылась, и она отскочила от его стола. Сделала вид, будто убирает догоревшие палочки благовоний на алтаре, и игнорировала прищуренные глаза Менга. У нее было к отцу много вопросов; ей хотелось кричать на него, пока он ее не услышит. Возможно, ей нужно только подождать немного, дать ему время снова привыкнуть к дому.
Через несколько дней эта надежда рухнула. Все попытки Йер поговорить наталкивались на его молчание или на раздраженный ответ. И все-таки он каким-то образом продолжал неотступно следить за ней. Отец никогда прямо не смотрел на нее, но она чувствовала, что он знает о каждом
После того первого раза он никогда не вставал из-за своего стола, не забрав с собой планшет. Над чем бы он ни работал, теперь он был настороже. До этой поездки он работал с голографическими изображениями, его произвольные электронные чертежи отображались над планшетом в трехмерной проекции, но после возвращения он работал только на плоском экране. Для чего бы ни были предназначены эти схемы андроидов, Менг не хотел, чтобы кто-то о них знал.
Она лишилась даже спасительного общения с Алангом. Когда она попыталась выйти из дома без разрешения отца, тот приказал ей вернуться, даже не поднимая взгляда от планшета. Поэтому она ногой захлопнула дверь, а потом вдобавок лягнула единственный стоящий на полу кухонный шкафчик.
Они переехали в Литтл-Винай меньше чем через месяц после запрета, но Йер многого не помнила. Все, что последовало сразу же за той ночью, казалось размытым кошмаром, когда Менг делал все возможное, чтобы вывезти их из враждебного города.
Запрет андроидов стоил Менгу и жены, и профессии. Он бродил по квартире, как привидение, молчаливый и бледный. Йер, напротив, была слишком возбуждена, и ничто не помогало снять напряжение, она напоминала кипящий чайник со свистком в пустом доме.
Однажды ночью в Литтл-Винае бушевала буря. Улицы затопило за несколько минут. Менг сидел за своим письменным столом, тупо глядя в свой планшет рассеянным взглядом, его мысли были далеко от бури. Йер лежала на своей койке, слушая, как дребезжат ставни. Их ритмичный стук почти успокаивал – по крайней мере, до тех пор, пока ветер не распахнул их.
Девушка спрыгнула со своего матраса и высунулась в окно, нащупывая ставни, дождь хлестал ее по щекам. Ветер сильно ударил деревянным ставнем ей по пальцам. Она вскрикнула и выругалась. От взрыва боли что-то внутри нее хрустнуло.
Пальцы жгло, но она сражалась с ветром за власть над ставнями, а потом захлопнула их с такой силой, что несколько мисок слетело с подставки и разбилось. Этот грохот принес ей такое злобное удовлетворение, что она снова открыла ставни и снова захлопнула их, и еще раз, и еще, пока одна из старых петель не сломалась, а Менг наконец не вышел из своего ступора. Дождь залил подоконник и сделал скользким пол. Отец прижал ее к груди, запустил пальцы в ее волосы, будто она по-прежнему была маленькой девочкой, которую нужно утешить.
Но она не заплакала. Она просто сильно оттолкнула его прочь, он споткнулся, а она бросилась ничком на койку. Ее горе, словно удавка, плотно стиснуло горло.
Когда Йер была вынуждена спасаться в ванной комнате, чтобы избавиться от постоянного надзора отца, она слышала тихий голос Менга сквозь тонкие стенки. Однако как только она выходила оттуда, он нажимал пальцем у себя за ухом и прекращал разговор, который вел через имплантат своего коммуникатора.
– Кто это звонил? – спросила она.