Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
Узаемон чувствует, что ему нехорошо и с каждой минутой становится только хуже.
— Давайте выпьем за дружбу, — говорит заместитель директора Фишер, — между Европой и Востоком!
«Как часто, — спрашивает себя Узаемон, — мне еще придется слышать все те же пустые слова?»
Переводчик Кобаяши смотрит на Узаемона:
— За скорейшее выздоровление дорогих друзей Огавы Мимасаку и Герритсзон-сана.
И Узаемон обязан встать и поклониться старшему Кобаяши, зная, что тот попытается протащить своего сына
Доктор Маринус — следующий:
— За искателей истины!
Чтобы не придрались инспекторы, переводчик Иошио провозглашает тост на японском:
— За здоровье нашего мудрого, всеми любимого магистрата.
Сын Иошио — тоже переводчик третьего ранга, и отец возлагает на него большие надежды в связи с грядущими вакансиями. Голландцам он говорит:
— За наших правителей.
«Именно в такую игру надо играть, — думает Узаемон, — чтобы подняться в Гильдии».
Якоб де Зут болтает вино в бокале:
— За всех наших любимых, далеко или близко.
Голландец ловит взгляд Узаемона, и они тут же отворачиваются, пока все повторяют тост. Переводчик все еще меланхолично крутит пальцами кольцо от салфетки, когда Гото откашливается.
— Огава-сан?
Узаемон поднимает глаза и видит, что смотрят на него.
— Извините, господа, вино украло мой язык.
Громкий хохот проносится по залу. Лица сидящих раздуваются и отдаляются. Шевелящиеся губы не соотносятся со словами. Узаемон успевает спросить себя, пока сознание покидает его: «Я умираю?»
Ступени улицы Хигашизака скользкие от замершей слякоти и усыпаны костями, тряпками, опавшими листьями и экскрементами. Узаемон и кривоногий Иохеи поднимаются мимо лотка продавца жареных каштанов. От запаха желудок переводчика угрожает взбунтоваться. Не видя приближающегося самурая со слугой, нищий мочится на стену. Тощие собаки, осоеды и вороны дерутся между собой за отбросы.
«Шузаи ждет меня на урок фехтования…» — вспоминает Узаемон…
Молодая женщина на сносях продает на перекрестке свечи из свиного жира.
«…но потеря сознания два раза в один день вызовет ненужные слухи».
Узаемон говорит Иохеи, чтобы тот купил десять свеч: у женщины катаракты на обоих глазах.
Продавщица свеч благодарит покупателя. Хозяин и слуга продолжают восхождение по улице.
Из окна доносится мужской крик: «Я проклинаю тот день, когда женился на тебе!»
— Самурай — сама? — безгубая гадалка зовет из полуоткрытой двери. — Кто-то в Мире наверху нуждается в вашем участии, самурай — сама.
Узаемон, раздраженный ее назойливостью, проходит мимо.
— Господин, — говорит Иохеи, — если вы опять чувствуете себя плохо, я могу…
— Не суетись, как женщина: просто
«Иностранное вино, — думает Узаемон, — в паре с хирургической операцией».
— Если доложишь о моей минутной слабости, — предупреждает он Иохеи, — отец будет волноваться.
— Он не услышит об этом из моих уст, господин.
Они проходят охранные ворота: сын стражника кланяется одному из самых важных жильцов по соседству. Узаемон холодно кивает в ответ головой и думает: «Почти дома». Особой радости эта мысль не приносит.
— Может Огава-сама проявить щедрость и уделить мне немного времени?
Ожидая, когда откроют ворота дома, Узаемон слышит старческий голос.
Согбенная старая женщина, судя по одежде, живущая в горах, поднимается от кустов, которые растут у ручья.
Иохеи набрасывается на нее:
— По какому праву ты произносишь имя моего господина?
Слуга Киошичи открывает ворота. Видит старуху и объясняет:
— Господин, это слабоумное создание ранее уже стучалось в боковую дверь и просило разрешения поговорить с переводчиком Огавой — младшим. Я надеялся, что старая ворона уже улетела, но, как видит господин…
Ее обветренное лицо, обрамленное шляпой и соломенной накидкой, не похоже на хитрые лица нищих.
— У нас есть общий друг, Огава-сама.
— Довольно, бабушка, — Киошичи берет ее за руку. — Время тебе идти домой.
Он проверяет свои слова взглядом на Узаемона, который отвечает одними губами: «Повежливее».
— Охранные ворота находятся там.
— Но Курозане в трех днях пути, молодой человек, на моих старых ногах, и…
— Чем раньше вы отправитесь в обратный путь, тем, конечно, будет лучше, не правда ли?
Узаемон минует ворота дома Огавы и проходит по каменному саду, где на хилых цветах жирует один лишь лишайник. Саидзи, сухопарый, с лицом, похожим на птицу, личный слуга отца, изнутри отодвигает дверь в главный дом, на мгновение опередив попытку Иохеи отодвинуть дверь снаружи. «Добро пожаловать домой, господин, — слуги соперничают между собой за будущее, когда их хозяином будет не Огава Мимасаку, а Огава Узаемон. — Старший господин спит в своей комнате, господин, а госпожа страдает головной болью. Мать господина ухаживает за ней».
«Значит, моя жена хочет побыть одна, — думает Узаемон, — а мать не позволяет ей этого».
Новая служанка появляется со шлепанцами, теплой водой и полотенцем.
— Зажги свет в библиотеке, — говорит он новой служанке, решив написать отчет о литотомии. «Если я буду работать, — надеется он, — моя мать и моя жена оставят меня в покое».
— Приготовь чай для господина, — говорит Иохеи служанке. — Не слишком крепкий.
Саидзи и Иохеи ожидают, кого сегодня выберет будущий хозяин себе в помощники.