Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
Орито страшна логика Яиои.
— Но двадцать лет!
— Время проходит. Сестра Хацуне уйдет через два года. Она сможет поселиться в том же городе, где живет один из ее Даров, и получит пособие. Ушедшие сестры пишут настоятельнице Изу, и они полны любви и благодарности.
Тени качаются и сворачиваются среди низких балок.
— Почему последняя самая новая сестра повесилась?
— Потому что не смогла вытерпеть разлуку с Даром.
Затянувшаяся пауза.
— А для тебя это не слишком трудно?
— Конечно, мне больно. Но они же не умирают. Они — в мире внизу, накормлены
«В тот день, когда я поверю в такое, — думает Орито, — я стану собственностью храма Ширануи».
— …и у тебя есть я, — добавляет Яиои, — если для тебя это что-то значит.
Глава 18. ОПЕРАЦИОННАЯ НА ДЭДЗИМЕ
За нас до обеда двадцать девятого дня одиннадцатого месяца
— Литотомия — это слово, образованное от греческого литое — «камень» и томос — «резать». — Маринус обращается к четырем ученикам. — Напомните нам, господин Мурамото.
— Удалить камень из мочевого пузыря, почек, желчного пузыря, доктор.
— Когда наступит царствие Твое… — бормочет Вибо Герритсзон — пьяный, бесчувственный, голый от сосков до носков и связанный по рукам и ногам: он распластан на операционном столе, будто лягушка на доске для препарирования. — …и хлебов пресных…
Узаемон решает, что слова пациента — его христианская мантра.
Трещит уголь в жаровне, прошедшей ночью выпал снег.
Маринус потирает руки:
— Симптомы наличия камня в мочевом пузыре, господин Кадзиваки?
— Кровь в моче, доктор, больно мочиться и хочется мочиться, но не получается.
— Действительно. Следующий симптом — страх перед операцией, откладывание страдальцем согласия на операцию, пока он более не может терпеть боль при мочеиспускании, а эти несколько капель… — Маринус смотрит на лужицу розовой мочи в лотке для образцов, — все, что он смог выдавить из себя. Подразумевается, что камень сейчас находится… где, господин Хори?
— Приветствуют вас небеса… — Герритсзон рыгает. — Как там оно идет?
Кулак Хори имитирует преграду.
— Камень… останавливает… воду.
— Так, — ухмыляется Маринус. — Камень блокирует уретру. Какая участь ожидает пациента, который не может выделить мочу, господин Икемацу?
Узаемон наблюдает, как Икемацу пытается вывести общее из частей: «не может», «мочу» и «участь».
— Тело, которое не может выделить мочу, не может делать кровь чистой, доктор. Тело умирает от грязной крови.
— Умирает, — кивает Маринус. — Великий Гиппократ рекомендовал вра…
— Заткнулся бы ты, костоправ, да скорее взялся бы, мать его, за…
Якоб де Зут и Кон Туоми, призванные ассистировать доктору, переглядываются.
Маринус берет у Илатту свернутый лоскут хлопковой материи, говорит Герритсзону:
— Откройте, пожалуйста, — и затыкает ему рот. — Великий Гиппократ рекомендовал врачам «не вырезать камень», оставлять эту работу
64
Между прочим (фр.).
Герритсзон внезапно перестает сопротивляться.
— Брат Жак, талантливый француз — коновал, предложил разрез повыше corpus ossis pubis [65] ,
— Маринус окунает ноготь в чернильницу и проводит линию ниже и левее пупка Герритсзона, — чтобы добраться до мочевого пузыря сбоку. Чеселден, англичанин, объединил Жака ле Коновала с советами древних и стал первопроходцем в боковой перинеальной литотомии, он терял менее одного пациента из десяти. Я провел около пятидесяти литотомий и потерял четырех. Двоих — не по моей вине. А двое других… Ну, мы живем и учимся, даже если наши мертвые пациенты не могут сказать того же, да, Герритсзон? Чеселдену платили пятьсот фунтов за двухтрехминутную работу. Но, к счастью, — говорит доктор, шлепая связанного пациента сбоку по ягодице, — Чезелден выучил одного студента по имени Джон Хантер. Среди студентов Хантера был голландец Хардвийке, а Хардвийке выучил Маринуса, который сегодня выполняет эту операцию просто за спасибо. Итак… Начнем?
65
Лобковая кость (лат.).
Из ректума Вибо Герритсзона вырывается горячее и вонючее облако ужаса.
— Следите внимательно, — Маринус кивает де Зуту и Туоми: каждый из них держит бедро больного. — Чем меньше движений, тем меньше случайных повреждений. — Узаемон видит, что семинаристы не очень-то понимают, о чем речь, и переводит им. Илатту усаживается верхом на верхнюю часть живота пациента, спиной к нему, оттягивает вниз вялый пенис, а главное, не позволяет пациенту видеть нож. Доктор Маринус просит доктора Маено поднести лампу поближе к прочерченной линии и берет скальпель. В это мгновение лицом он напоминает фехтовальщика.
Маринус вонзает скальпель в живот Герритсзона.
Тело больного натягивается, как единый мускул. Узаемон вздрагивает.
Четверо семинаристов смотрят, зачарованные.
— Толщина жира и мускулов варьируется, — говорит Маринус, — но мочевой пузырь…
С заткнутым ртом, Герритсзон издает громкий крик, совсем не похожий на крик оргазма.
— …мочевой пузырь, — продолжает Маринус, — обычно на глубине, равной длине большого пальца.
Доктор удлиняет кровавый разрез: Герритсзон визжит.