Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
— Значит, госпожа Аибагава должна страдать… невыносимо страдать до конца своих дней?
Узаемон медлит с ответом.
— Один друг в Нагасаки хочет помочь… если честно.
Де Зут не глупец:
— Вы собираетесь спасти ее? Есть надежда на успех?
Узаемон вновь медлит.
— Не он и не я на пару. Я… покупаю помощь.
— Наемники — рискованные союзники. Нам, голландцам, это известно хорошо, — голова де Зута работает, как абак, просчитывая последствия. — Но как вы сможете вернуться на Дэдзиму после всего? И ее вновь схватят. Вам придется
На мгновение мужчины не могут смотреть друг другу в глаза.
«Теперь ты знаешь, — думает переводчик. — Я тоже ее люблю».
— Я дурак. — Голландец трет зеленые глаза. — Какой же дурак…
Двое малайских рабов спешат по Длинной улице, разговаривая на своем языке.
— …но почему вы помогали мне с моими… моими ухаживаниями за ней, если вы тоже…
— Ей лучше жить здесь, чем в плохой семье или высланной из Нагасаки.
— И все же вы доверяете мне это… — Якоб касается футляра… — никак не используемое свидетельство?
— Вы тоже хотите, чтобы она обрела свободу. Вы не продадите меня Эномото.
— Никогда. Но что мне делать со свитком? Я же здесь под замком.
— Ничего не делать. Если мы ее спасем, то мне свиток не понадобится. Если не спасем… — Заговорщик отпивает из чашки. — Если не спасем, если Эномото узнает о существовании свитка, он будет охотиться за ним в доме моего отца, в домах друзей. Правила ордена — очень, очень секретные. Эномото убьет любого, чтобы вернуть свиток. Но на Дэдзиме у него власти нет. Здесь он не будет искать, я уверен.
— Как мне узнать, удалось или не удалось?
— Если удастся, я пришлю сообщение, как только смогу, когда будет безопасно.
Де Зут потрясен разговором, но его голос тверд:
— Вы будете в моих молитвах, всегда. Когда вы встретитесь с госпожой Аибагавой, скажите ей… скажите ей… просто скажите ей об этом. Вы оба будете в моих молитвах.
Глава 23. КЕЛЬЯ ЯИОИ В ДОМЕ СЕСТЕР ХРАМА НА ГОРЕ ШИРАНУИ
За несколько минут до рассвета восемнадцатого дня первого месяца
Экономка Сацуки берет девочку Яиои, у которой на губах материнское молоко. В свете огня очага и восхода слезы Сацуки видны всем. Ночью не было свежего снега, и потому тропа вниз — к ущелью Мекура — проходима, и двойняшек Яиои отнесут в мир внизу этим утром.
— Как можно, экономка, — мягко упрекает настоятельница Изу. — Вы помогли нам с дюжиной Даров. Если сестра Яиои понимает, что она не теряет крохотных Шинобу и Бинио, а просто посылает их в новую жизнь, в мир внизу, конечно же, и вы можете лучше контролировать свои слабости. Сегодня у нас праздник, а не поминки.
«То, что тебе представляется «слабостями», — думает Орито, — я называю сочувствием».
— Да, настоятельница, — экономка Сацуки сглатывает слезы. — Просто… они такие…
— Без приношения Даров, — Яиои словно читает по памяти, — реки феода Киога пересохнут, все
До ночи побега и добровольного возвращения Орито посчитала бы эти слова презренно покорными. Сейчас она понимает — только вера в то, что продолжению жизни нужны их жертвы, дает им силы примиряться с необходимостью разлуки. Акушерка укачивает голодного сына Яиои Бинио:
— Твоя сестра закончила. Позволь матери немного передохнуть.
Настоятельница Изу напоминает: «Мы говорим «носительница», сестра Аибагава».
— Вы говорите настоятельница, — отвечает Орито, — но я — не «мы».
Садае высыпает угольные крошки в очаг: они вспыхивают и плюются огнем.
— Мы, — Орито встречает пристальный взгляд настоятельницы, — пришли к взаимопониманию, помните?
«Наш Владыка-настоятель, — читается во взгляде настоятельницы, — еще скажет последнее слово».
— До этого дня, — Орито не отводит глаз и повторяет, — я — не «мы».
Лицо Бинио влажное, розовое, бархатное; оно морщится долгим пронзительным криком.
— Сестра? — Яиои получает сына, чтобы последний раз покормить его грудью.
Акушерка разглядывает воспаленный сосок Яиои.
— Гораздо лучше, — говорит Яиои подруге. — Пустырник помог.
Орито вспоминает об Отане из Курозане, которая, без сомнений, прислала эту траву, и раздумывает: удастся ли ей настоять на встрече с травницей раз в году? Самая новая сестра все еще остается в храме низшей по рангу, но решение вернуться, принятое на мосту Тодороки, и успешные роды двойняшек Яиои подняли ее статус во многих глазах. За ней признали право отказываться от лекарства Сузаку, ей разрешили трижды в день гулять по крепостной стене храма, и учитель Генму согласился с тем, что Богиня не выберет Орито для одаривания, если Орито будет молчать о подложных письмах. Цена соглашения высока: мелкие стычки с настоятельницей случаются каждый день, и Владыка-настоятель Эномото может отнять у нее все льготы… «Но это битва, — думает Орито, — за будущее».
Асагао появляется в двери:
— Итет уситель Сусаку.
Орито смотрит на Яиои, которая изо всех сил старается не заплакать.
— Спасибо, Асагао, — настоятельница Изу поднимается с легкостью девочки.
Садае поправляет узел платка, повязанного на деформированной голове.
С уходом настоятельницы разговор в комнате становится намного свободнее.
— Успокойся, — говорит Яиои вопящему Бинио. — У меня их две. На, обжора…
Бинио, наконец, находит материнский сосок и начинает сосать.
Экономка Сацуки разглядывает лицо Шинобу.
— Полный, счастливый животик.
— Тяжелые, плохо пахнущие пеленки, — говорит Орито. — Позволь мне, прежде чем она заснет.
— О — о, позволь мне, — экономка кладет Шинобу на спину. — Невелик труд.
Орито уступает женщине постарше право подготовить ребенка к печальному расставанию.
— Я принесу теплой воды.
— Подумать только, — удивляется Садае, — какими букашками были Дары всего лишь неделю тому назад!