Тысяча осколков тебя
Шрифт:
Пол попросил разрешения готовить у нас на кухне, потому что у него не было плиты. Поэтому я наблюдала за его готовкой.
— Лазанья? — я подпрыгнула и села на стол.
— Такая, как её готовили Пилигримы.
— Это единственная вещь, которую я умею готовить, — Пол нахмурился на томатный соус в кастрюле, как будто он сделал что-то оскорбительное. — Единственное, что можно принести, в любом случае.
Я сделала усилие и не сказала, что, если он готовит в нашем доме, он точно ничего не приносит. Мы наконец достигли точки, когда я начала уютно себя с ним чувствовать, когда я начала верить, что могу
Мама и папа были в университете, Тео где-то праздновал, Джози не прилетит из Сан-Диего до завтрашнего утра, очевидно, потому что она провела день за серфингом с друзьями. Поэтому мы с Полом были одни. Он был одет в свои обычные выцветшие джинсы и футболку. Я клянусь, он не знает, что людям можно носить что-то кроме черного, серого, белого и джинсы. Я каким-то образов почувствовала себя слишком вырядившейся в тунике и леггинсах.
— Почему ты не поехал домой на День Благодарения? — я сделала усилие и не добавила "как нормальный человек". — Ты не хочешь увидеть своих родителей?
Губы Пола сжались в тонкую линию.
— Совсем нет.
— Ох, — если бы я могла взять слова назад, но я не могла. Я очень тихо добавила. — Извини.
— Все хорошо, — прошла еще одна секунда неловкой тишины между нами, и он добавил. — Мой отец, он нехороший человек. Мама не возражает ему. Они не понимают жизнь, которую я выбрал. Они рады, что у меня стипендия, поэтому я не стою им денег. Больше, особо нечего рассказать.
Это очевидно было большой ложью, как это нечего больше рассказать? Но я не собиралась быть еще более грубой и начать выпытывать. Я просто подумала, что за родители это должны быть, чтобы им не нравилось, что их сын — блестящий физик. Или что могло скрываться за фразой "нехороший человек".
Я пыталась придумать, как перевести разговор на другую тему.
— Так, хм, что это за музыка?
— Рахманинов. Восемнадцатая вариация Рапсодии на тему Паганини, — его глаза взглянули на меня с беспокойством. — Не очень современно, я понимаю.
— Это Тео дразнит тебя насчет классической музыки, не я, — поскольку Тео не было рядом, я наконец призналась. — На самом деле, она мне нравится. Классическая музыка.
— Да?
— Я не специалист по композиторам, но я немного узнала на уроках фортепьяно, — я поспешила добавить. — Просто, когда я слышу её, я думаю, что она красивая.
Рахманинов был удивителен, на самом деле, ноты фортепьяно снова и снова кружились в бесконечном крещендо.
— Ты всегда извиняешься за то, что чего-то не знаешь, — Пол даже не поднял глаза от чаши, где он смешивал моцареллу и домашний сыр. — Тебе надо это прекратить.
Обидевшись, я выпалила:
— Извини за то, что не родилась всезнающей.
Он остановился, сделал глубокий вдох и посмотрел на меня.
— Я имел в виду, что тебе не должно быть стыдно от того, что ты чего-то не знаешь. Нельзя начать учиться до тех пор, пока не признаешь, сколько ты не знаешь. Нет ничего плохого в том, что ты не знакома с классической музыкой. Я не знаком с музыкой, которую слушаешь ты, например, Адель и Машина.
— Это "Флоранс и Машина". Адель выступает соло, — я хитро взглянула на него. — Но ты это знал, разве нет? Ты просто хотел, чтобы я себя почувствовала лучше.
— Хорошо, —
Прежде, чем я смогла подразнить его, он нахмурился на свою лазанью, как будто это был научный эксперимент, который прошел не как запланировано. Листы теста, которые он положил вниз, начала скручиваться, словно пытаясь сбежать.
— Ты купил лазанью без варки, да? — сказала я, спрыгивая со стола. — Она иногда так себя ведет.
— Я думал, так будет быстрее!
— Ты мог бы положить туда и другие листы, не отваривая их предварительно, ой, подожди, -я схватила один из фартуков с крючка и быстро завязала его. — Я помогу.
В течение нескольких следующих минут мы работали бок о бок: Пол выкладывал слоями сыр, листы лазаньи и соус, и деревянными ложками мы пытались удержать тесто от скручивания до тех пор, пока не покроем их несколькими слоями начинки. От пара мои волосы растрепались, Пол ругался по-русски, и мы оба глупо смеялись. До того вечера я не знала, что Пол может так много смеяться.
Как только мы закончили, нам потребовалось прикрыть сковороду перед выпечкой, и мы оба одновременно протянули руки к фольге. Наши пальцы соприкоснулись всего на секунду. Большое дело.
Я видела его практически каждый день в течение года, но в то мгновение я увидела Пола новыми глазами. Словно я только что поняла чистоту его глаз, сильные линии его лица. Словно его тело перестало быть крупным и неуклюжим, и стало сильным. Мужественным.
Привлекательным.
Нет. Сексуальным.
И что он видел, гладя на меня? Чем бы это ни было, это заставило его слегка раскрыть губы, словно от удивления.
Мы оба сразу же отвели взгляд. Пол оторвал кусок фольги и когда лазанья оказалась в духовке, он сказал, что ему нужно поработать над формулами. Я пошла к себе в комнату рисовать, что значило, что я смотрела на свои тюбики с краской в течение нескольких минут, пытаясь восстановить дыхание.
Что только что случилось? Что это значит? Значит ли это что-нибудь?
Все время после смерти отца я желала, чтобы этого происшествия с Полом не было. Но я не могла отменить это.
Пол Марков опасен. Он убил твоего отца. Ты это знаешь. Если ты не можешь ненавидеть его за это, что ты за слабак? Не упусти еще одну возможность. В следующий раз, когда увидишь его, не сомневайся. Не думай ни о лазанье, ни о Рахманинове.
Действуй.
У нас получилось следовать за Полом по станции так, чтобы он нас не видел.
— То, что ты увидела, — бормочет Тео. — Это возможно напоминание. Он сейчас нас узнает. Оставайся сзади него.
Предчувствие Тео было верным. Пол направлялся на конференцию, где собирался появиться Ватт Конли. Для события, посвященного технологиям на пике человеческих возможностей, было странно, что оно проводится в старом строении — зданию должно было быть больше ста лет, с его Эдвардианскими карнизами и роскошью. Толпа, наполняющая его, была странно разнопёрой. Некоторые — прилизанные профессионалы в костюмах цвета вороненой стали или чернил, разговаривающие с несколькими голографическими экранами, поднимаясь по лестнице, в то время как другие выглядят как студенты-первокурсники, которые только что встали с постели, но на них еще больше устройств, чем на тех, что в костюмах.