Тысяча шагов в ночи
Шрифт:
Миуко ахнула.
Ей хотелось напасть на этого человека, как Сидризин напала на одошою в игорном салоне.
Неужели она сделала бы это, если бы Гейки не привел ее в чувство?
«Разве это было бы плохо?» – спрашивал тихий голосок внутри нее.
Миуко колебалась. За семнадцать лет у нее накопилось достаточно опыта в обращении с собственными мыслями (многие из которых были довольно-таки ехидными), но этот голос не принадлежал ей. Во всяком случае, не полностью: он был куда глубже и резче, более холодным и будто бы шипящим.
Он звучал как шаоха со Старой Дороги.
Ужаснувшись,
Тряхнув головой, она натянула носок на место.
– Ничего, – пробормотала она, обращаясь к Гейки. – Прости.
Ацкаякина бросил на нее недоверчивый взгляд, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, к нему подошел стивидор, который начал отчитывать его за то, что не уследил за Миуко.
Она, как правило, попав в подобную ситуацию, была бы раздражена, но сейчас у нее имелись более насущные проблемы, чем самодовольный портовый работяга. Она поняла, что что-то изменилось, как только шаоха поцеловала ее. Миуко чувствовала это глубоко внутри себя: ощущение раскрывшегося семени, леденящего отростка, пробивавшего себе путь наружу. В течение четырех дней позволяла себе верить, что пострадала только ее внешность, но с появлением демонического голоса в голове она больше не могла игнорировать это. Проклятие преобразило не только кожу.
Миуко опасалась, что оно изменит и сердце.
16
Очиирокай
Им потребовалось целое утро, чтобы найти дорогу к Очиирокай, которая пролегала через плодородные фермерские угодья на северной стороне залива. Хотя дорога паломников была не такой оживленной, как Великие Пути, на несколько приятных часов Миуко и Гейки оказались в непрерывном потоке странствующих жрецов, повозок и наездников на вороных конях. Иногда ей даже казалось, что она слышит отдаленный свист ветра, проносившегося над полями и всегда являющегося, по словам ее матери, знамением того, что сани байганасу мчались по сельской местности. Миуко на мгновение задумалась, принадлежат ли эти сани духам-обезьянам из игорного салона или были частью другой, столь же шумной труппы.
Однако к середине дня Путь Тысячи Шагов опустел. В зарослях сонно стрекотали насекомые. Птица испила воды из канавы и упорхнула. Возможно, стало слишком тепло для путешествия, как предположила Миуко, потому что воздух ощущался влажным и тяжелым от зноя.
Но когда она огляделась вокруг, у нее по спине побежали мурашки. Они должны были встретить кого-нибудь: если не монахов, стремящихся совершить подношения в каждом из Двенадцати Небесных Домов, то хотя бы мальчишек на побегушках, рыночных торговцев или лесорубов с вязанками хвороста за спиной.
– Что-то странное происходит, – произнесла Миуко.
– О чем ты? – спросил Гейки, воспринимая ее слова как повод отдохнуть в тени букового дерева.
– Кроме нас с тобой, здесь никого нет. Тебе не кажется это странным?
– Нет? – Но увидев выражение ее лица, исправился: – Да? Откуда мне, по-твоему, знать, что считается странным у людей? Вы рождаетесь с дополнительным
– Людей должно быть больше. – Миуко поежилась, хотя было не так уж холодно, и еще раз оглянулась. – Нам лучше поторопиться.
Поспешить, однако, у них не получилось: учитывая, что они шли пешком большую часть дня, ацкаякина настаивал на остановке через каждые сто шагов, требуя отдыха.
– Ноги болят, – жаловался он. – Как бы мне хотелось, чтобы мы могли полететь. Мы бы там через несколько дней оказались, будь мое крыло в порядке.
Устало прислонившись к ближайшему камню, Миуко представила, как ацкаякина взмывает в знойное синее небо, оставляя ее одну на пустынной дороге.
– Когда оно заживет?
– Через пару дней, вероятно. А потом… свобода!
– Для тебя, – проворчала Миуко. – Мне все равно приходится идти пешком.
– Что, думаешь, я не смогу тебя понести? – Гейки выпятил свою узкую грудь. – Да будет тебе известно, я птица внушительных размеров!
Пусть Миуко чувствовала себя виноватой, потому что, очевидно, задела его гордость, она порадовалась, когда он ускорил шаг.
Они на своем пути не встретили ни одной живой души, пока не пересекли врата духов на окраине ближайшего города. Веваона – так называлась небольшая деревушка, обслуживающая в основном паломников. Вдоль дороги располагались многочисленные лавки, где торговали всякой всячиной: от флаконов с благословенной водой до соломенных шляп, а под бумажными зонтиками кочевые купцы выставляли амулеты для отпугивания хищных духов и талисманы удачи, начертанные священными чернилами индиго.
Миуко, заметив по дороге, что Гейки снова отстает, остановилась недалеко от рядов с алыми молитвенными знаменами, чтобы дождаться его. Только тогда она обратила внимание, что с ним что-то не так. Одеяние оттопыривалось в неожиданных местах так вызывающе, что на мгновение она подумала, что застала его в процессе трансформации, и тело застыло в какой-то изуродованной форме…
Миуко нахмурилась.
Он не перевоплощался. По его собственному признанию, он не мог этого сделать, пока за ним кто-то наблюдает.
– Гейки?
– Да? – Он невинно улыбнулся. Что-то звякнуло у него под мантией.
– Что ты натворил?
– Что? – Гейки попытался принять серьезный вид. – Ты не знаешь, каково это – быть оборотнем! Может, это одна из моих форм!
Миуко приподняла бровь, как это делала Доктор.
– Серьезно?
– Нет. – И тут же добавил: – У меня больше двух форм. Иногда я гигантская пти…
– Что ты взял?
Он прикусил губу. Мгновением позже потянул Миуко за собой в тень здания, где стянул с раненой руки латунный браслет, которого, насколько она была уверена, не видела у него утром.
Миуко протянула руку, чтобы взять его.
– Кого ты…
На ее ладонь упала серебряная монета, за ней последовали еще пять других, блистающий клубок ниток, медный держатель для благовоний и что-то похожее на декоративный ноготь, украшенный золотой филигранью.
– Гейки!
– Что? Я сорока!
– Ты должен вернуть это прямо сейчас!
– Вернуть? – Гейки захохотал, как будто она рассказала самую смешную шутку, которую он когда-либо слышал.
Выражение лица Миуко, тем не менее, оставалось суровым.