Тысяча шагов в ночи
Шрифт:
На мгновение она испугалась. Проклятие ускользало так быстро, а вместе с ним и ее демоническая сила. Сможет ли она истощить его до того, как он истощит ее?
Если сейчас она потерпит неудачу, он ослабнет, но в итоге восстановит свои силы, становясь все могущественнее и могущественнее от собственной желчи, пока однажды – возможно, через несколько поколений, – не вернется, чтобы завершить начатое разрушение Авары.
Миуко пришла в ярость. Она дернула его на себя.
– Хочешь сказать, что мог избавиться от моего проклятия в
Сила вспыхнула внутри. Она не нуждалась в проклятии, чтобы подпитывать свою злобу, ведь она была женщиной Авары. Той, кого следовало ограничивать, исключать, подавлять, подчинять, владеть. У нее было достаточно гнева, чтобы насытить ее на сотню жизней вперед, чтобы поцеловать еще тысячу девушек и сотворить еще тысячу шаохасу.
Туджиязай считал, что она могла стать бесподобной?
Возможно, бесподобным оружием. Средством. Предметом.
Но она уже была великолепна, такой, какая она есть. Миуко с воплем вырвала Туджиязая из тела доро. Он сполз на землю, растекаясь и задыхаясь.
Он посерел, его конечности увядали, а огонь тускнел. Он дергался, пытаясь вырваться из ее хватки.
Но и он не ослабил своей власти над ней. Проклятие стекало по рукам все быстрее и быстрее, вытекая из нее, пока он сжимал ее ладонь в своей.
– Не делай этого, – прошептал он.
Приказал.
Даже сейчас, когда он лежал, умирая в ее ногах.
«Жалкий», – пробормотал человеческий голос.
Проклятие соскользнуло по запястью. Демоническая злобная сущность практически покинула ее, но она знала, что ей хватит сил для этого.
– Прощай, Огава Сайтайваона, – прошептала Миуко. – Надеюсь, ты обретешь наконец-то покой.
Туджиязай промолчал. Рога закрутились сами по себе, а пламя, окружавшее его лицо, замерцало и погасло.
Дух Туджиязая, последнего сына Огавы, рухнул рядом со Старой Дорогой, что вела в Удайву, где его клан и знаменосцы были убиты своими врагами много веков назад.
Его рука вырвалась из ее ладони, превратившись в ничто еще до того, как коснулась земли.
30
Смертный и божественный
Миуко уставилась на то место, где только что исчез Туджиязай. Здесь торчал колючий сорняк. Там – камешек, черный, как тушечница. Тут – надтреснутая шелуха семечки, принесенная и оброненная каким-то пролетающим мимо воробьем.
Но демона не было. Там, где он упал, не осталось ни следа тепла.
Неужели он исчез?
Неужели она убила его?
Миуко осмотрела свои руки. Одна из них теперь была кремового оттенка, почти непривлекательная в своей заурядности, но другая – та, которую держал Туджиязай, вытягивая из нее проклятие, – оставалась поразительно
Рядом с Миуко Омайзи Рухай, пошатываясь, поднялся на ноги и начал ощупывать свой торс и бедра, словно желал уверить себя в том, что он вернулся в собственное тело.
– Он ушел? – спросил он. – Сработало?
Холод пульсировал на кончиках пальцев Миуко, ненасытный и злой. Миуко попятилась.
– Это небезопасно, Рухай. Ты должен уйти…
– Миуко! – По Старой Дороге к ней мчался Гейки, за которым по пятам следовал отец.
– Дочка!
Миуко отшатнулась.
– ОСТАНОВИСЬ!
Ацкаякина остановился, дернув Отори Рохиро так резко, что его трость со звоном повалилась на землю.
Но отец Миуко был таким же упрямым, как и она сама – си пайша си чирей, – и выскользнул из рук Гейки, ковыляя к ней на своей сломанной ноге.
Когда он потянулся к ней, дрожь прошла по ее демоническим пальцам, холодным, как промозглый ветер.
– Нет! – Миуко снова отступила, прижав руки к груди, как будто это могло сохранить в ней человечность. Пригнувшись, она ждала, когда голод – голод шаоха – захлестнет ее, яростный и неминуемый, как лавина.
Но ничего не происходило.
Где-то внутри нее тоненький голос, более грубый и глубокий, чем ее собственный, проворчал:
«Я та, кто привел нас сюда. Я сохранила нам жизнь. Я убила Туджиязая. И это все, что мне достается? Одна рука? Одна жалкая рука?»
– Что? – Миуко уставилась на свои синие пальцы, которые показали ей грубый жест.
– Что? – Гейки выглянул сквозь свои руки, в которых прятал лицо. – Что происходит? Ты теперь злая?
Миуко озадаченно покачала головой.
– Мне кажется… я в порядке?
– А ощущаешь в себе добро или зло?
«Ни то, ни другое!» – закричал демонический голос.
– И то, и другое, – пробормотала она.
– Что это значит? – Ошеломленный доро взглянул на ацкаякина, который пожал в ответ плечами.
– Откуда мне знать? Я – птица!
– Ты кто?
Не обращая на них внимания, Миуко в изумлении сгибала пальцы. Каким-то образом благодаря попыткам Туджиязая ослабить ее она стала одновременно человеком и демоном, девушкой и шаоха, смертной и духом.
Отори Рохиро бросился к ней и упал на колени у ее ног.
– Я думал, ты стала демоном. Думал, что ты ушла навсегда. Я не знал… не понимал… Прости меня, Миуко. Пожалуйста, прости меня.
Ее синяя рука потянулась к его шее, а пальцы изогнулись, выпустив когти.
В ужасе она отдернула руку в сторону и спрятала ту в складках своего одеяния.
Ее демонический голос недовольно хмыкнул.
Опустившись на колени, она поцеловала Рохиро в макушку.
– Ты мой единственный отец, – тихо произнесла Миуко.