Тюремные дневники, или Письма к жене
Шрифт:
— Надо с ним все-таки поговорить, — советует Цыган.
— А что с ним разговаривать? Это бесполезно. Он просто затаится, а все равно будет делать по-своему. Как говорят у нас в армии:
«Лейтенанта еще можно перевоспитать, а со старшим уже нужно бороться!» Он же взрослый человек, со своими взглядами. Что он, изменится в одночасье, что ли? Переродится? Как все коммунисты после развала Союза? — резонно отвечает ему Вася.
— Да, может, он еще все-таки и не вернется!
Однако Андрей все-таки вернулся. Прямо перед обедом
— О-о!.. А мы уж думали, что тебя нагнали!
— Какое там нагнали! Адвокат мне объявил девять с половиной лет особого — охуеть можно! У меня сейчас настроение такое — хоть в петлю!
— Ну ты помойся после сборки, поешь!
— Да я могу теперь чертом жить — мне по хую!
(Чертом — не умываться, не бриться, не стричься.)
Через некоторое время Андрей все-таки отходит, идет мыться, потом садится за стол. Мы делимся с ним новостями. «Ребят перевели, телефон отшмонали, телевизор отмели, дорог у нас теперь нет, Пантелеич смотрящий…»
Андрей слушает, ест и удивляется.
— А я заглядываю в глазок: матраса моего нет!
(Мы перенесли его матрас на другую шконку.)
— Я охуел! Где же я, думаю, спать-то теперь буду? А ты, Серег, чего не внизу?
(Я сплю по-прежнему наверху. Свет, читать удобнее. Да и суеты поменьше.)
— А чего ты ему указываешь? — неожиданно резко вмешивается Вася.
— Он теперь здесь смотрящий! Ты, я вижу, ситуации еще не просек!
— Да я ничего, Борисыч… Ты что?
За обедом Андрей начинает рассказывать о своих злоключениях.
— На сборке жара, дышать нечем! Я прожег в оргстекле дыру автогеном, кусок вырезал. Потом сплавил его, сделал крюк и открыл форточку — вообще Ташкент!
— Каким еще автогеном?
— Старый зэковский способ. Из стержня вынимаешь шарик и дуешь через него на пламя зажигалки. Получается узкая струя пламени, которой чуть ли не железо можно резать. Такая высокая температура.
Парня на сборке встретил. Вместе сидели, мой ровесник. Он теперь ВИЧ-инфицированный, прикинь.
— Через бабу заразили? — интересуется Вася. — Или через мужика?
— Через шприц.
— Вот это обидно!
— А чего там обидно. Не надо колоться! И не будет обидно. А то на сборке одна молодежь, и все разговоры — про наркотики. Какой у кого дозняк и пр. Больше ни о чем! Бомжа к нам на ИВС посадили с белой горячкой, прикинь.
— Буйный или тихий? — деловито спрашивает Цыган.
— Сначала червяков ловил, а потом на меня бросился.
— Ну, это тихий!
— Ни хуя себе, тихий! Я всю ночь не спал — воткнет тебе зубную щетку в глаз или в ухо! Или инвалид, или вообще пиздец! Потом убрали, правда. А вообще все ИВС забиты бомжами. Все за оружие — патроны. Один за гранату. Судьи идиоты, что ли? Ну, откуда у него граната? Разве по нему не видно?
— А действительно, откуда у них гранаты и патроны? — интересуюсь я.
— Да мусора так дела делают.
— Да, я когда в 245-й хате сидел, там Леша такой был. Бомж, — подтверждает Вася. — Шесть лет особого получил за моток проволоки.
Так же вот. Сижу, говорит, пью с армяном. Подходят двое, интеллигентно одетые. «Хочешь пятьсот рублей заработать?» Я армяна отодвигаю — беги за закуской — а сам спрашиваю: что делать надо?
«Видишь, на стройке валяется моток проволоки? Принеси нам». И все?
Подхожу, беру проволоку. Сразу рядом появляются двое ментов, отбирают у меня проволоку — и в ИВС!
— Следачку свою видел, — продолжает Андрей. — Овца ебаная, слоеная!
— А нас тут вчера даже на прогулке шмонали! К стенке поставили: руки на стену! — сообщает ему Цыган.
— Да это же больные люди! Их от общества изолировать надо! Он приходит домой и говорит жене: «Там Сережа Мавроди сидит, полковник и народный артист! А я, целый лейтенант, их к стенке поставил раком!» Ты знаешь, как они из тюрьмы выходят? Смена двенадцать человек выходит — и как мыши разбегаются! Я встретил раз в Курске одного. «Ну что, пидор? Может, рапорт напишешь?» Он весь белым стал.
Думал, наверное, что я его щас убивать буду!
— А ты не стал?
— Он столько не нахуевертил. Вот так, блядь, мы, блядь, и живем!
В этой, блядь, петушиной стране, на хуй! Мать жалко. Я-то выживу; я, как хамелеон, в любой среде адаптируюсь!
(«Адаптируюсь!» Кто же все-таки у нас трубу-то сдал? «Как хамелеон!..»)
— Драка у нас тут сегодня ночью была. В камере напротив.
— Драка? Ни хуя себе?! Рамс, наверное был сильный? Разборки?
Тюрьма не ринг! Здесь кулаки не катят.
Вечером Андрей подходит ко мне и тихо говорит:
— Я же не глупый. Все понимаю. Только я уехал — у вас трубу отмели! Пришли и взяли. Ни хуя себе!
— Ладно. Надо с дорогой что-то решать. Ты появился — может, теперь опять дорога через нас пойдет? Надо это выяснить. Вите, что ли, отписать. Чтобы у тебя потом проблем не было.
— Да как я один на дороге буду? Да и не поставят меня. Я же в администрации работал. Это Витя на свой страх и риск меня брал.
— Лучше отписать и все выяснить.
— Хорошо, я так и сделаю.
— Ладно, я сам Вите отпишу.
— Ну да. А то я-то кто такой?
Вечером слышу, как Андрей с Васей обсуждают всю эту ситуацию с переездом. Как нас всех с вещами заказали, как мне потом еще передачу («дачку») принесли и пр., и пр. В общем, всю нашу эпопею.
Весь, блядь, мартиролог (перечень страданий).
— Пантелеич вот плевался, наверное!
— Да нет, он вел себя нормально. Мне нравятся люди, которые в экстремальных ситуациях ведут себя нормально!