Тюремные дневники, или Письма к жене
Шрифт:
Двадцать три года особого! — продолжает между тем Цыган. — Огромный парень, лет тридцати. Он, когда вошел, мы вообще охуели. Плечи — метр! Честное слово, не вру. Фигура, как у Шварценеггера. Отжимался каждый день вниз головой. Встанет к стене…
Подтягивался на прогулке на одной руке. Пиздец! Он и Костю приучил. А ел, кстати, очень мало. Так, поест немножко — и все. Споко-ойный!
Недолго только у нас пробыл. На Пресню увезли.
Я слушаю Цыгана и чувствую какое-то непонятное раздражение.
«Споко-ойный… отжимался… подтягивался на одной руке!..» Да как будто
Плевать ей на это! Чтобы с ней бороться, надо быть титаном.
Прометеем! Атлантом! Обычных же, всего лишь слабых человеческих сил, для подобной борьбы совершенно недостаточно.
Ведь даже Наполеон на острове Святая Елена, подводя итоги своей бурной жизни, неохотно признавал, что львиная доля его успеха — это слепой случай, фатум, рок! Просто счастливое стечение обстоятельств.
(«Тысячу лет еще не повторится столь невероятное стечение обстоятельств!..») И это — Наполеон! А сообразите-ка, много ли наполеонов найдется у нас, например, в Великих Луках?
Что такое успех? Вообразите себе на минуту такую картину.
Огромный, чудовищный, тысячетонный, глухо бухающий стальной молот и бесконечный, шевелящийся, извивающийся и теряющийся за горизонтом поток муравьев, пытающихся под ним проползти. Молот ритмически подымается и опускается, поднимается и опускается, неутомимо бьет!
Бьет! И бьет!.. Муравьи гибнут под ним тысячами и миллионами… но они все лезут и лезут! Все ползут и ползут! И некоторые действительно проползают! Добиваются успеха. Им это действительно удается!
Но происходит это вовсе не потому, что они были такие умные, сильные и смелые, а просто в силу слепой случайности. Просто потому, что в молоте в этот самый миг что-то там заело, застопорилось, и он на какое-то мгновение замешкался и сбился с ритма. Только и всего!
Не веришь? Тогда вернись и попробуй проползти еще раз! Ну? Давай же! Давай! Сыграй еще раз с судьбой! Брось ей вызов! Ты же такой сильный, смелый и умный… муравей.
Вот почему, даже, если ты и действительно чего-то там в этой жизни добился, и тебе кажется, что сделал ты это сам… своим трудом… своим умом… своим горбом… потом и кровью (!) — помни всегда, что девяносто процентов твоего успеха — это всего лишь воля случая. Фортуна. Тюхе! И только оставшиеся несчастные десять процентов — твоя собственная заслуга. Да, конечно, без этих десяти процентов не было бы и ста — да вообще ничего бы не было! Но все-таки это всего лишь десять процентов. И не более того! Остальные же девяносто процентов — это воля случая.
Вспомни, сколько раз тебе просто откровенно везло, сколько раз все висело буквально на волоске и лишь чисто случайно, чудом, в итоге обходилось? А вот у миллионов и миллионов других, тебе подобных — не обошлось! На них чудес не хватило. А ведь и они были такие же, как ты, а многие даже и лучше! Гораздо лучше! Многие из этих миллионов были гораздо более умные, сильные, смелые, чем ты, но вот у них — не обошлось! И где они сейчас? Кто их помнит? Некогда таких безмятежно-спокойных и непоколебимо-уверенных в себе.
«Нет Агатона!»
Вечером за ужином Вася мечтательно говорит:
— Выйду отсюда и сразу уеду в Испанию! Куплю себе там виллу на берегу моря!..
— А я бы в такую страну поехал, где можно по пятьдесят жен иметь! — заявляет Цыган. — А то, что это? Одну взял — и еби одну пизду всю вечность!
Р.S. Поздно ночью, фактически уже утром, приходит малява от Вити.
Все хаты должны отныне оставлять грузы для кичи (карцера) в прогулочном дворике. (Новая забота!) «Груз» — это запаянные в целлофан сигареты, которые оставляют в укромных местах в прогулочных двориках. Когда зэков с кичи выводят на прогулку (в те же самые дворики), они первым делом ищут грузы. Ведь в карцере курить нечего.
Запрещено. Мусора все это, конечно, знают, но обычно смотрят сквозь пальцы. (Не «убивают» грузы!) Как, впрочем, и на многое другое.
24 мая, суббота
Ты вот упрекаешь меня, что я излишне реалистично передаю рассказы Цыгана. Что это, мол, пошло, грязно, отвратительно и пр., и пр. Что ж поделаешь, дорогая. C'est la vie! Такова жизнь! Такая вот она, значит, пошлая, грязная и отвратительная. Я ведь ничего не придумываю. Не приукрашиваю, но и не усугубляю (и даже, кстати, не комментирую!). Я всего лишь практически дословно записываю за ним эти его рассказы. Фактически их просто стенографирую. Как он говорит, так я и пишу. В тех же словах и выражениях.
Это реальные рассказы реального человека. И о реальных людях. Что ж поделаешь, если они оказались именно такими — и люди, и сам рассказчик. Это просто-напросто правда. Голая, неприглядная и местами отвратительная правда. Но если в ней ну хоть что-то, ну хоть чуть-чуть изменить — приукрасить, убрать, сгладить — она сразу же превратится в ложь. В нарядную, красивую, привлекательную — но ложь!
В литературу. В изящную подделку под правду.
Ты удивляешься, как может Цыган писать при этом такие романсы и вообще говорить о любви! Может! Непреложный закон жизни. Прекрасное всегда рождается в муках и грязи. Навоз — лучшее удобрение. Та же Ахматова еще в свое время писала: «Когда б вы знали, / Из какого сора растут стихи, / Не ведая стыда!» А Пушкин!? Это его скандально-знаменитое письмо Вяземскому: «Вчера с Божьей помощью выебал Керн». Ту самую Керн, которой посвящены эти чарующе-воздушные, пленительные, поистине божественные («с Божьей помощью»!) строки: «Я помню чудное мгновенье…»!
Что ж поделаешь, дорогая. C'est la vie!
Кстати, сегодня за очередным чаем Вася начал вдруг рассуждать о том, «что в женщине главное». Рассуждал он долго, нудно, излишне многоречиво и, признаться, несколько сбивчиво. «Главное, чтоб человек был хороший», «Главное, чтобы душевная была и порядочная» и т. д., и т. п. Ну, в общем, обычные банальности. Ничего интересного.
Цыган слушал-слушал, а потом с усмешкой сказал: «Главное, чтобы пизда была не поперек!»
Вот так! Что ж поделаешь, дорогая. C'est la vie!