У алтаря любви
Шрифт:
– Правильно, но это также говорит о его излишних амбициях. Когда он делил власть с Крассом и Помпеем, то охотнее шел на компромиссы. А теперь, оставшись один, боюсь, дождется того времени, когда страна разделится на два враждебных лагеря, и это станет трагическим днем в истории Рима.
В комнату вошла жена сенатора.
– А вот и Марк. Всем не терпится посмотреть на тебя. Какой ты красивый в этой форме.
– Добрый вечер, госпожа Гракх, – приветствовал ее Марк.
– Я посоветовал ему не надевать тогу, чтобы женщины могли любоваться его ногами, – подразнил
– Совсем не смешно, – строго ответила его мать, очень красивая женщина сорока с лишним лет, подавая знак мужчинам подняться и следовать за ней. Туника без рукавов из кораллового шелка с глубоким круглым вырезом у шеи открывала стройную шею и руки; широкий шарф нежного персикового цвета, задрапированный на одном плече и закрепленный брошью, инкрустированной жемчугом, благородно оттенял белую кожу лица; искусно уложенные волосы тяжелой косой обрамляли голову, а затем локонами ниспадали на плечи. Когда Марк приблизился к ней, она милостиво протянула ему руку.
– Это для вас, – сказал он, протягивая ей амфору с помпейским соусом.
– О, как мило с твоей стороны! Благодарю, Марк. Ты всегда такой предусмотрительный. Я всегда сама слежу за приготовлением блюд, но повар часто делает совсем не то, что задумано, – она взяла Марка под руку. – Постараюсь посадить тебя с интересными людьми, но, конечно, трудно предвидеть, насколько это получится удачно. Надеюсь, ужин не затянется надолго, и мы поболтаем с тобой позже о том, чем занимается мой сын, – это единственный способ узнать, как у него идут дела. Он никогда и ничего не рассказывает.
Они перешли в еще более роскошную часть дома, где располагались две столовых: одна – в передней части дома – предназначалась для большого числа гостей; в другой, меньших размеров, находившейся рядом с кухней, обычно обедала семья. Когда Марк вошел в парадную столовую, которую называли триклинием или комнатой с тремя диванами, то увидел, что все гости уже удобно расположились на диванах в ожидании первого блюда. В обычной столовой стояло три дивана, на них вмещалось по три человека на каждом и один большой стол. Но парадная столовая с мраморным полом и дорическими колоннами, поддерживающими крышу, вмещала, по крайней мере, пятнадцать диванов и около пятидесяти гостей. Вышитые гобелены украшали стены, факелы освещали зал. Рабы в голубых ливреях дома Гракхов сновали между гостями, наполняя их бокалы. Они уже наслаждались вином – на подобных приемах этот напиток часто представлял больший интерес, чем еда.
Марк оказался рядом с Септимом и еще одним его другом Гелием, а по краям дивана сидели некая Киферида, актриса, и Теренция, старшая сестра Септима. Во время ужинов только мужчинам разрешалось откидываться на подушки диванов, женщины сидели прямо. Когда разнесли первое блюдо, холодную кабанятину с маринованными овощами, Марку стало ясно, что у Септима с матерью не очень хорошие взаимоотношения. Он все время разговаривал только с сестрой или другом, вынуждая Марка вести вежливую беседу с Киферидой, сидевшей слева от него. Несколько раз Марк замечал, как друг украдкой бросает на них взгляды, будто
Постороннему наблюдателю показалось бы, что они очень мило беседуют: Киферида, черноглазая красавица с волосами, выкрашенными хной, прославилась, играя на сцене старые комедии Плавта. Вежливо улыбаясь, Марк слушал рассказы актрисы о ее триумфах на сцене, пропустив блюдо из устриц, рыбы и креветок, приправленных уксусом и перцем. Затем последовало главное блюдо – петух, зажаренный в перьях. Следом подали дичь, начиненную крупой с гарниром из гусиной печенки и мяса зайца, зажаренных черных дроздов и диких голубей. Парад из блюд, вносимых нескончаемым потоком слуг на больших блюдах, казался бесконечным. Марк, наконец, поднялся и, извинившись перед актрисой, направился в обширный сад, находившийся позади дома.
Это приятное место для уединения окружала стена и густой забор из зарослей тростника, над которыми нависала длинная галерея. В парке стояло много мраморных статуй, журчала вода в фонтанах, благоухали цветы, шелестели искусно подстриженные деревья; по краям утрамбованных дорожек рос вечнозеленый кустарник. Кругом стояла тишина, и Марк предался мечтам, пока не услышал шаги. Обернувшись, увидел Септима.
– Что ты здесь делаешь и от кого прячешься? – потребовал ответа его друг. – Сейчас подают десерт – медовое глазированное пирожное с ягодами шелковицы. Повар матери очень гордится этим блюдом.
– Я не прячусь. Только хотелось уйти от этого шума и подышать свежим воздухом – женщины так сильно благоухают духами, а от факелов такой сильный запах ладана, что дышать нечем.
Септим облокотился о гладкую колонну, поддерживающую галерею, и вздохнул.
– Киферида выглядит обескураженной и неудовлетворенный. Такое, очевидно, с ней случилось впервые. Она, похоже, очень смущена. Не могу поверить, что ты ушел от нее. Разве не находишь ее красивой?
– Все считают ее красивой, когда спят с ней. Септим, она известная проститутка. Ты разве не слышал?
– Конечно, слышал. Именно поэтому попросил мать посадить ее рядом с тобой. С каких это пор ты стал таким высоконравственным, Марк? Я думал, ты хорошо проведешь с ней время.
– Не хочется хорошо проводить время.
– Но тебе же обязательно кто-то нужен: в последнее время ты все время такой мрачный, и мне захотелось дать тебе возможность расслабиться. Помнишь, как мы с тобой ходили по борделям? Не знал, что стал женоненавистником. По крайней мере, Киферида не уличная проститутка, она играет на сцене.
– В данном случае нет никакой разницы: Граний Метелл рассказывает, что заразился от нее сифилисом.
– Ему выгодно так рассказывать. За этими рассказами скрываются его подлинные наклонности, взрослая женщина такого не может допустить.
Марк пожал плечами, не желая спорить.
– Это не имеет значения. Септим, я не был с нею груб, просто хотелось побыть одному.
Септим положил руку на плечо Марка.
– Что с тобой случилось? Может, я чем-то могу помочь?
– Вполне возможно, – взглянул на него Марк.