У алтаря любви
Шрифт:
Вериг покинул комнату.
Когда Марк вернулся в казармы, его ждал Лисандр, раб, прикрепленный к его когорте.
– Пока ты отсутствовал, на твое имя пришло послание, – Лисандр с серьезным видом вручил ему туго скрученный свиток пергамента. На пергаменте была печать Римской республики «СНР», что означало «сенат и народ Рима». Марк заметил, что надпись на печати увенчивалась пучком прутьев, символизирующих единство римского народа, и изображался также топор, который разрешалось включать в герб только диктатору.
Послание прислал Цезарь.
Лисандр, также прекрасно разбиравшийся в гербах, внимательно следил за
– Кто его принес? – поинтересовался Марк.
– Тиберий Юний Германик, – сообщил Лисандр. Марк задумался: Германик, главный фехтовальщик первой когорты и, соответственно, один из самых доверенных лиц Цезаря.
Должно быть, произошло что-то важное.
– Можешь идти, – приказал Марк рабу.
Когда Лисандр ушел, Марк огляделся вокруг, убедился, что он один, и, удалив печать, развернул пергамент.
Цезарь, как всегда, был краток и сообщал только о сути дела. «Приходи в полночь в южное караульное помещение, – гласило послание, – постарайся, чтобы тебя никто не увидел». И все.
Марк выглянул наружу посмотреть на ночное небо – по положению Полярной звезды понял, что полночь не так далеко. Тот факт, что послание принес Тиберий и через Лисадра передал ему, говорил о том, что все трое являлись доверенными людьми диктатора и Цезарь не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.
Покинув казармы, центурион прошел мимо спальных корпусов со спавшими солдатами, и вышел на Марсово поле.
Пересекая площадку для стрельбы из лука, почувствовал, как его ноги, обутые в сандалии, погружались в топкую землю: вокруг маячили круглые мишени, словно призраки. Услышав чьи-то голоса, спрятался за кучей чучел – парусиновых мешков в виде конечностей, набитых соломой, используемых для обучения греческой борьбе. Подождав, пока голоса стихнут, продолжил путь.
Римляне вставали вместе с восходом солнца и спать ложились рано, поэтому на его пути не встречался никто, кроме солдат, стоявших на часах. В караульном помещении света не было видно, и он заколебался, не ошибся ли; может, в приказе называлась следующая ночь? Затем из темноты возникла фигура и подала ему знак следовать за ней.
– Мы ждали тебя, – сообщил Тиберий, открывая дверь в небольшую, плохо оштукатуренную комнату, в которой уже находились с десяток человек, столпившихся вокруг медника, стоявшего на полу, и своими телами загородившими свет, чтобы снаружи казалось, будто в караульном помещении никого нет.
Марк присоединился к собравшимся, присел на корточки рядом с Тиберием и кивнул остальным, чьи лица освещались отблесками огня: Марк Антоний, племянник Цезаря Октавиан, Лепид, Артемидор и остальные, которых Марк знал, как самых верных друзей и советников Цезаря. Диктатор встал и обратился к ним, все присутствующие вглядывались в него.
– Я собрал вас всех, потому что сегодняшние события в сенате убедили меня, что враги не успокоились, а продолжают свое дело, – устало сообщил Цезарь.
Все ждали. То, что он сообщил, не являлось новостью.
– Вы, наверное, помните, что во время праздника Луперкалии, когда мне вручили пожизненный пост диктатора, я сидел на ростре, [24] и в это время на форум вбежали луперки, среди которых находился и Антоний, юлианский жрец. Он попытался возложить на мою голову царскую корону, которую я отверг, сказав: «Только Юпитер может быть царем Рима». А затем приказал отнести корону на Капитолий. Тогда же посчитал, что этим рассеял существовавшее мнение о моем стремлении добавить к присужденным титулам еще и царскую корону.
24
Ростра –
Несколько человек переглянулись, а Антоний невольно заерзал. Цезарь уже правил всей страной, но большинство присутствующих знали, что римляне ненавидят идею верховного правителя, воплощенную в царской короне, как противоречащую духу республики и идеалу, который они лелеяли, даже если во время правления Цезаря действительность далеко не соответствовала ему. Лозунг – «первый среди равных» – более соответствовал взглядам римлян, чем понятие о монархии, которое означало, что монарх стоит над всем народом.
Во время праздника Луперкалии Антоний поторопился и совершил стратегическую ошибку. Народ любил Цезаря, но не был готов принять царя. Враги Цезаря преднамеренно способствовали распространению слухов, что он стремится стать царем, чтобы получить более покорных подданных.
– Сегодня утром, – продолжал Цезарь мрачным тоном, – Луций Котта заявил в сенате, что в Сивиллиных [25] книгах записано, что Парфия может быть завоевана только царем, и, следовательно, мне следует немедленно присудить титул царя.
25
Сивиллы – легендарные прорицательницы.
Среди присутствующих раздался ропот.
– Луций Котта – выживший из ума старик, никто не станет его слушать.
– Должно быть, кто-то специально подговорил Котту, – предположил мрачно Тиберий. – Может быть, Каска.
– Наоборот, думаю, Котта был искренен, а его сообщение вызвало бурную дискуссию, – заявил Цезарь. – Он жрец Юпитера. Его интерпретация слов оракула привлекает внимание народа, многие, уверяю вас, слышали об этих предсказаниях.
Установилась мрачная тишина.
– Мое мнение таково, – продолжил Цезарь. – Если мне остаться в Риме до мая, когда армия может выступить на Парфию, Каска и его сторонники получат еще два лишних месяца, в течение которых станут настраивать против меня народ. Мое предложение: с передовыми отрядами мне покинуть Рим восемнадцатого марта, и все разговоры постепенно стихнут. Отрицательный момент состоит в том, что армия останется без меня, поскольку она в марте не будет готова выступить в полном составе – весеннее половодье не закончится, земля будет слишком сырой для маршей. Что вы мне посоветуете?
Воины вопросительно посмотрели друг на друга, обдумывая слова императора, но Марк знал, что, как обычно, Цезарь, уже приняв решение по обсуждаемому вопросу, хотел лишь выслушать мнение соратников, чтобы удостовериться, не упущено ли что-то важное.
– Твое присутствие в городе может оказаться скорее панацеей, а не причиной недовольства, – высказал свое мнение Антоний. – Тебе же не хочется, чтобы подумали, будто ты сбежал.
Цезарь кивнул головой и повернулся к Октавиану.
– Считаю, что тебе лучше покинуть Рим, – сказал он. – Римляне каждый день видят тебя в императорском одеянии, перед твоим паланкином шествуют ликторы со щитами с изображением топора и пучка прутьев – это только разжигает пламя недовольства. Безопаснее отдавать указания издалека – результат будет тем же самым, но ты лишишь врагов главного козыря: носишь пурпурное одеяние, восседаешь на золоченом кресле и повелеваешь сенатом, по их мнению, словно бог.