У бабушки, у дедушки

Рябинин Борис Степанович

Кролик уже пускал пузыри. Я пошарил рукой среди поленьев. Кролик был напуган — а может быть я неловко схватил его — и стал отчаянно брыкаться, извиваясь всем телом. Я вытащил его из темной вечерней воды точно так же, как Петька Пахомов выволок меня из Сылвы. Кролик принялся яростно сопротивляться, с неожиданной для него силой стараясь вырваться и царапаясь когтями задних лап. Рукава у меня были засучены, руку обожгло огнем, но я продолжал крепко держать пойманного, дошел до лестницы, ведущей на сеновал, и лишь там выпустил. Он поспешно вапрыгал по ступеням

вверх, перед тем успев еще раз больно лягнуть меня.

Уже совсем стемнело. В доме зажглись огни. Рука нестерпимо саднила. Вода заметно прибыла и продолжала прибывать. Со всех сторон слышались журчание» плеск. Я побрел к крыльцу.

Мама взглянула на руку и ужаснулась: кролик исполосовал ее когтями так, что действительно было страшно смотреть. От кисти до локтя — глубокие кровоточащие борозды. Да еще грязь.

Безобидное существо — кролик; но, оказывается, в испуге и он способен натворить дел... Вся рука в крови и в грязи!

Руку промыли, залили йодом» потом забинтовали. Боль была отчаянная, но я мужественно перенес все.

Разделал он тебя...— сказал отец.— Ну ничего. До свадьбы заживет. Ложись спать.

Зато кролика спас,— сказал я.

Тоже верно.

Через полчаса я уже лежал в постели и спал.

Утром проснулся, глянул в .окно — ух ты! Кругом вода! Наш дом — как остров. Обитаемый остров.

Вот когда действительно началась Венеция.

Ирень и Сылва пошли прямо через город. Где Ирень, где Сылва, не разберешь. Одна вода, большая вода. По нашей Успенской улице несся быстрый поток, плавали лодки с гребцами. Прямо из лодок через окна жители попадали в свои квартиры.

Скрылась под водой собачья конура, вода в коровнике. Хорошо, что увели Красулю. Странно было видеть, что вода в кухне, в дедушкиной горнице. От печки осталась половина. Даже удивительно, что еще вчера бабушка брякала там заслонкой и ухватами. И заслонки нет — бабушка предусмотрительно захватила ее с собой. Не то заржавеет, чисти потом. Бабушка наша была человек хозяйственный.

Оказалось, папа уже «искупался» : сорвался с плотика и окунулся с головой. Мама растерла его спиртом, чтобы не простудился и не заболел. Во дворе глубина была полтора метра. Вода холодная-прехолодная. И вправду можно заболеть.

Бед и убытков вода причинила немало. После заново пришлось настилать тротуары вокруг дома (хорошо, хоть не уплыли). В нижнем этаже от стен отвалилась штукатурка, точно, как по линеечке, на том уровне, на каком стояла вода; выворотило полы (набухли половицы). В доме долго держалась сырость. И вообще наводнение — большое несчастье, для многих разорение.

Но я плавал на плотике и ни о чем об этом не думал. Интересно ведь — плавать на собственном плоту, как по озеру, отталкиваясь с помощью длинного шеста и балансируя, что твой эквилибрист в цирке или канатоходец. Мама предупредила строго-настрого, чтоб я не вздумал вымокнуть (отцовское «купание» было уроком), но к вечеру я, конечно, был мокрехонек с головы до пят. И, представьте, даже не чихнул!

Мама ездила к соседям

доить Красулю в лодке; отец на службу — тоже в лодке. Ну как не Венеция!

Мне все это даже нравилось. Глупый был. Молодо-зелено.

Превосходно чувствовали себя животные. Дворовый пес Томка ночами брехал теперь с «антресолей», со второго этажа сарая,— нес службу, так сказать, на высоте. Кролик совершенно оправился от испуга, обсох и уплетал все, что ни дай, но держался в сторонке и в руки никому не давался — дичился.

Самое интересное, что как раз вот этот-то кролик и оказался крольчихой. Потом, когда наводнение кончилось, крольчиха долго жила у нас под амбаром, там вырыла себе нору, там и родила крольчат, а однажды опять убежала, и на этот раз — с концом .

Вода простояла пять дней и потом в одну ночь ушла. Утром встали, а ее нет. Осталась только грязь. Ох и грязи было...

Город долго оправлялся от наводнения — стихийного бедствия, как было сказано в кунгурской го- родскбй газете «Искра». Чинили заборы, вывозили горы мусора, мыли, красили. Ватем все вошло в обычную колею. Снова школа, уроки — все, как прежде.

Да! Вы спросите: как рука?

Зажила. На здоровом теле все заживает.

КРАСУЛЯ ТЕЛИТСЯ

Среди ночи меня разбудил тревожный голос матери:

Вставай! Красуля телится, помочь надо... Да вставай же, одевайся быстрее! — принялась она тормошить меня.

Ох и лень подниматься с постели в середине сладкого сна.

Протирая заспанные глаза и еще не понимая толком, зачем я понадобился, я последовал за матерью.

Красуля телится. А я тут при чем? Уже давно ждали, что у Красули должен появиться теленок. Ну и что?

В коровнике тусклым желтым пятном светил фонарь, подвешенный за гвоздь на стене. Темно, парно. В углу, на соломе, стояла Красуля и тяжело дышала. Около нее находился какой-то человек. Оказалось, ветеринар, наш знакомый.

Руки чистые?

Да.

Вставай сюда.

Я встал куда мне было приказано.

В руках какие-то палки. Я же тяну теленка! Это его ножки! Точно! Вот и копытца. Ой! Мне стало страшно, не за себя страшно, нет, а за теленка, который должен был появиться на свет, но мама и ветеринар подгоняли меня, принуждая делать что-то непонятное, чего я никогда не делал и даже не видал и от чего у меня почему-то трезожно-испуганно билось сердце. Мама держала Красулю, поглаживала и успокаивала ее. Ветеринар массировал коровьи бока, а мне приказывал тянуть.

Ногами-то упрись сильнее...

Постепенно до меня дошло:

Красуля не может разродиться, приходится ей помогать. Бедняжка.…

Но так же мы изуродуем теленка! Ему больно, он задохнется! Или сломаем кости... правда, говорят, кости очень крепкие... Красуля замычала и замотала головой, пытаясь дотянуться мордой не то до меня, не то до теленка.

Потерпи, потерпи еще, милушка... еще немного...

Недаром маму предупреждали, ч'то теленок будет большой — что-то очень долго «ходила» Красуля.