У бабушки, у дедушки

Рябинин Борис Степанович

Ну, еще...

Не урони...

Неужто теленок?! — Все-таки вытащили!

Уфф,— перевел дух ветеринар.— Ну и ну... А ты молодец,— похвалил он меня,— без тебя, пожалуй бы, не спроворить.

Он... живой? — несмело полюбопытствовал я, хотя сам видел: шевелится, значит, живой, Я был весь в поту, теплые ручьи заливали глаза, рубашка прильнула к телу.

Представь себе... Хороший теленок, здоровый, крупный. Все отлично! — провозгласил ветеринар, заканчивая осмотр Красули и новорожденного.

— Можешь идти,—

сказала мне мама.

Часы показывали половину третьего, когда я снова нырнул в постель, и в тот же миг уже спал. Умаялся. Спал без сновидений, но все летел куда-то. Рос, наверное.

Назавтра было воскресенье, в школу не идти, можно понежиться утром (хотя вообще-то в семье у нас не любили лежебок и не поважали позднее вставание). Вероятно, потому, что пришлось меня поднимать среди ночи, мама дала мне выспаться основательно, и день уже был в разгаре, когда я, напившись чаю, вышел во двор. Вышел и остановился в изумлении. совершенно забыл, что происходило ночью.

Посреди двора стояла Красуля, а к боку ее жалось беспомощное длинноногое существо темно-буро-красного цвета, с копытцами, с длинными ушами и по-детски наивно вытаращенными на белый свет глазами. Теленок! Покачиваясь, он сделал несколько неуверенных движений. Шатало его, как пьяного, туда, сюда, вот-вот упадет... нет, не упал... головой уперся в материнский бок, покачался ещё как бы раздумывая, что предпринять, сунул морду под брюхо матери, где отвисло тяжелое, полное молока, вымя, и принялся сосать. Да как! С чмоканьем, подталкивая лбом мать, словно требуя: давай, давай еще молока! не жалей!

Ой, какой же он был смешной да нескладный! Как смешно и славно ел, нетерпеливо подтыкая мать!

И тут я припомнил все. Так это же я помог ему появиться на свет. Если бы не я, не мы с мамой и ветеринаром, может быть, сейчас его не было бы совсем, или был, но мертвый, бездыханный. Какое это чудо, живой теленок! И это чудо совершилось при моем участии! Как хорошо! Хорошо, что меня позвала мама!

Я стоял, широко раскрыв глаза и совершенно забыв, зачем шел на двор, что собирался делать.

А теленок сосал, сосал, и, казалось, с каждым глотком у него прибавлялось сил, потому что он уже перестал покачиваться и ногами, вроде, стал тверже упираться в землю. Ах ты, милаха! Ну л аппетит у тебя. Ешь, ешь: Сколько расти надо тебе, чтобы дорасти до матери! Вон она какая большая, а ты такой маленький рядом с нею. Много придется еще пить молока!..

До этого я никогда не думал, никто не рассказывал мне, что живое существо появляется на свет в таких муках.

Зато какая же пригожая оказалась у Красули ее дочка — рослая, красивая и вся в нее!

Чудо жизни! Чудо жизни возникло в ту ночь предо мною, и я никогда не забуду его. Не забыть того удивительного чувства, которое возникло у меня от сознания, что и от меня, да,

да, от меня и от каждого из нас зависит, чтоб жизнь существовала на земле вокруг нас, что мы — ее творцы.

Мне казалось, что и солнышко светило по-другому, как-то особенно щедро и ласково согревало землю. Ведь сегодня на земле одним созданием стало больше!

Много, много лет прошло с тех пор, но я не забыл ничего из той ночи и первого дня Амазонки. И не забуду. Никогда.

Телочка — а это была телочка, — получила имя,: Амазонка. Амазонками в древности называли сказочных . дев-воительниц, скакавших на лихих конях. Наша Амазонка оправдывала свое имя: она так умела прыгать и резвиться, задрав хвост и взлягисая, будто жеребенок, так поддавала мне иной раз своим крепким лбом, что я летел турманом, Но это уже другой рассказ

МЫШКА-НОРУШКА КОТОРАЯ ПРИШЛА К ЛЮДЯМ

Как-то в начале зимы мама принесла с рынка большой кулек волошских орехов. Орешки были один к одному, чистые, крупные. Мама высыпала их в объемистую глиняную латку; латку отнесла в чулан и поставила на полку. Орехи предназначались к празднику и трогать их раньше времени было строжайше запрещено.

Накануне праздника мама отправилась в чулан. Через минуту до меня донесся ее рассерженный голос:

Ах, бессовестный мальчишка! И так, кажется, ему ни в чем не отказывают, так нет — еще сам без спросу таскает!..

Я немедленно предстал перед ясными очами моей разгневанной родительницы.

Что это значит? — сурово спросила она, показывая на стоявшую на столе латку.

Что? — переспросил я, не моргнув и глазом.

Что! — еще более возмутилась мама.— Он еще спрашивает! Не притворяйся! Ты отлично знаешь, о чем я говорю...

Я заглянул в латку, и мне все стало понятно: она была пуста. Только на самом донышке сиротливо перекатывалось с полдесятка орехов. Но ко мне это не имело никакого отношения. Интересно, куда они подевались?

Да, я категорически отказывался признать себя виновным и этим только еще более рассердил маму. Гнев ее сразу возрос вдвое.

Она могла примириться с любой моей шалостью, простить любую проказу, но не ложь.

Но я в самом деле не трогал орехов! Нашлись и без меня охотники полакомиться ими... Однако мама и слушать не хотела.

За свое упорное запирательство мне пришлось отправиться в угол. Зто было самое строгое наказание, которое давалось за серьезную провинность.

— Не сознаешься? Тем хуже,.. Маму крайне раздосадовало хлое трусливое упрямство. Ну съел, так хоть скажи. С кем не бывает! А у меня чувство обиды от возведенной на меня напраслины боролось с любопытством. Я стоял и размышлял: в доме гавелся воришка — кто он?