У бабушки, у дедушки

Рябинин Борис Степанович

С весны у нас начался рэмонт. Вся наша семья перебралась в дедушкин амбар, а в доме плотники принялись выворачивать старые погнившие половицы, менять косяки и рамы.

Внезапно перестук топоров прекратился. Мама пошла узнать, что случилось, почему плотники бросили работу. Через минуту или две она вернулась, с улыбкой посмотрела на меня и многозначительно сказала:

— А ты, оказывается, действительно был не виноват... Ступай-ка, посмотри

Я поднялся на второй этаж. Плотники сидели кружком посреди развороченного пола и, посмеиваясь, щелкали орехи... Неожиданное угощение развлекло их, и они устроили

то, что называется перекуром. На слое мусора перед ними возвышалась кучка орехов, прикрытая сверху мелкими обрывками бумаги. Тут валялась пустая скорлупа и остатки мышиного гнезда.

Больше всего меня заинтересовали орехи. Еще бы! Я, правда, уже почти успел забыть происшествие, которое разыгралось несколько месяцев назад. Но теперь... Сомнения не могло быть: это были те самые орехи, за таинственное исчезновение которых мне тогда пришлось отдуваться. Вот, оказывается, кто был виновником их пропажи: мыши! Грызуны повытаскивали орешки из латки, перенесли к себе под пол в тайничок и потом потихоньку всю зиму лакомились из «собственных запасов»... А мне-то пришлось ни за что пережить несколько неприятных минут.

Вскоре с одним из серых воришек мне удалось познакомиться, как говорится, лично.

Малюсенький мышонок сидел в уголке между половицами, вытащенными и сложенными штабелем во дворе. Он был совершенно неподвижен, этот крохотный кругленький зверек, точно окаменел. Только чуть поблескивали черные глазенки размером с булавочную головку, да едва заметно шевелились усики. Мышка или грелась на солнце, или просто замерла от испуга, очутившись внезапно в таком большом и ярком мире. Как она тут оказалась? Вероятно, плотники, не заметив, вытащили ее вместе с кучей досок. А она, как уцепилась за одну, так и продолжала сидеть ни жива ни мертва. А может быть, ей самой захотелось посмотреть на белый свет? Скучно, наверное, всю жизнь бродить в потемках, по подвалам.

А может быть, ей самой захотелось посмотреть на белый свет? Скучно, наверное, всю жизнь бродить в потемках, по подвалам.

Зверушка была беззащитна, я без особого труда поймал ее.

Куда девать добычу? В картонную коробку нельзя, прогрызет. В конце концов посадил в высокую стеклянную банку из-под варенья.

Перед тем мне пришлось выдержать бой с мамой и бабушкой, которые ни за что не соглашались «поганить» банку. И вообще — все как сговорились: при виде мышки брезгливо морщились, а бабушка даже отплюнулась и напрямки заявила, что мышь — нечистая тварь, и ее следует немедля утопить в помойном ведре!

Но я думал иначе. Интересно все же: живая мышь!

Крошечная, в длину не больше моего ребячьего мизинца, с острой смышленой (так по крайней мере мне казалось) мордочкой и округлым тельцем, одетым в нежную бархатную шубку, мышь беспомощно тыкалась носиком в прозрачные стенки своей темницы, царапалась голыми малюсенькими лапками, опираясь на длинный, покрытый серым пушком хвостик, пыталась вскарабкаться и, потеряв равновесие, шлепалась на дно...

Ах ты, бедняжечка, наверное, ты хочешь есть... Я бросил ей несколько крошек хлеба и кончик морковки.

Быстро двигая челюстями, мышка подобрала крошки, затем, сев на задние лапки, взяла в передние морковку и принялась старательно грызть. Покончив с застраком,

она помыла мордочку лапками, как это делают после еды кошки, сжалась в комочек и минут пять сидела неподвижно. Вероятно, блаженствовала от ощущения сытости, переваривая съеденное. А после, отдохнув, опять стала биться о стенки, стараясь вырваться на свободу.

А вдруг все же выскочит и потеряется! Будет жалко. Не долго думая, я вытряхнул ее и прихлопнул сверху банкой. Так надежнее. Спустя какое-то время посмотрел, а она скребет лапками по стенкам и тут же падает, как пьяная. Рот раскрыт, дышит тяжело, банка запотела, на стенках — капельки...

Дурак! Я же чуть не уморил ее. Ведь мышь дышит так же, как мы, люди, как другие живые существа! Для этого ей нужен чистый воздух, кислород. Пришлось вернуть банке прежнее положение, а мышку снова пустить на дно. Она успокоилась, перестала задыхаться. Это научило меня осмотрительности.

Скоро пленница привыкла к своему заточению и стала держаться спокойнее. Я кормил ее хлебом, сахаром, творогом, поил молоком, налитым в плоскую крышечку от железной банки из-под ваксы. Перед тем я тщательно промыл крышку горячей водой, иначе чистоплотная зверюшка, наверное, не поитронулась бы к молоку. А что она очень чистоплотная, я убеждался с каждым днем.

Поест — тотчас же усердно помоет мордочку. Полркает — отряхнет щетинистые усики от капелек молока и после обязательно оботрет их досуха лапками, разглаживая, как старый запорожский казак, свои свисающие усы. Мылась она каждые полчаса, а потом начнет причёсываться, действуя растопыренной лапкой, как гребешком, да так быстро, что следить не успеваешь... Двадцать взмахов в секунду! Говорят, что у мыши половина жизни уходит на мытье да прихорашивание... Чистюля и кокетка!

Если остались несъеденные кусочки пищи — она их старательно соберет и сложит в кучку в сторонке. Запасы на черный день! Запасов этих у нее копилось так много (ела мышка удивительно мало), что время от времени я вынужден был очищать от них мышкино жилье. Из тряпок, которые я ей положил, она сделала себе подобие гнезда и спала обыкновенно в нем. Я периодически чистил банку и менял тряпье.

Если до этого мне нравилось наблюдать за работой плотников, я мог часами сидеть и смотреть, как они строгают доски, подгоняют половицы, готовят кровельный тес, чтоб сменить прогнившую крышу сарая, и при случае старался помочь им — принести то, другое, сбегать за водой или квасом, то теперь с неменьшим интересом проводил время около мыши.

Чем больше я присматривался к своей новой знакомой, тем больше она нравилась мне. Нет, она никак не заслуживала того сурового приговора, какой произнесла над нею бабушка!

Было очень интересно и даже как-то удивительно наблюдать, как это миниатюрное создание жило на моих глазах, спало, ело, трогательно заботилось о чистоте и красоте...

Вскоре создание окончательно покорило меня.

Я заметил: когда подхожу к банке, мышка тоже немедленно подбегает к стенке и, тычась в нее носиком, как бы старается дотянуться до меня. И с испуганным видом поспешно отскакивает назад, если подойдет кто-нибудь другой...

Понаблюдав, я убедился, что моя догадка правильна: мышь привыкла к моей близости и не боялась меня. Я сунул в банку руку — мышка бестрепетно взобралась на нее...