У Белого Яра
Шрифт:
Лавр задумчивым взглядом проводил птицу, исчезнувшую в нежной голубизне неба. «Кто же тот презренный предатель, по чьей вине Коммунистический отряд разгромлен, а красногвардейцы захвачены в плен? Столько бессонных ночей! Столько тревог и волнений! И неужели все напрасно?».
— Разобраться по одному! Живо!..
Конвоиры выстроили красногвардейцев в длинную цепочку, и их поодиночке стали пропускать через узкую проходную на перрон. Здесь стоял товарный состав, у каждого вагона — офицер и двое часовых.
Группу пленных, среди которых Лавр увидел председателя Совдепа Зайцева, подвели к вагону-холодильнику. Аргентовский
— Большевики есть?
Красногвардейцы молча подходили к дверям вагона, раскрытым настолько, что в них с трудом мог пролезть один человек. Каждого пленного офицерик наотмашь хлестал короткой ременной плеткой. Когда очередь дошла до Зайцева, он остановился и в упор посмотрел на офицерика. В умных и открытых глазах его было столько презрения и ненависти, что офицерик отшатнулся.
— Большевик?!
Зайцев плюнул в его побледневшее лицо. Задохнувшись от бешенства, тот взмахнул плеткой, но ударить не успел: Аргентовский кинулся к офицерику и сильным ударом кулака сбил с ног, но тут же сам был оглушен прикладом винтовки солдата, подоспевшего на выручку. Смешно барахтаясь на скользких каменных плитах перрона и пытаясь подняться, офицерик истошно кричал:
— В тюрьму! В карцер!.. Сам допрошу!!
В полдень на вокзале появились крупные, размером с театральную афишу, объявления:
§ 1.
2-го числа сего июня 1918 года я вступил в исполнение обязанностей коменданта города Кургана. Моя канцелярия находится в помещении бывшего Воинского Начальника по Богородскому переулку.
§ 2.
Сим объявляю ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В ГОРОДЕ КУРГАНЕ. Хождение по улицам разрешаю до 10 часов вечера. Запрещаю собираться в общественных местах более чем по два человека вместе.
Всякое оружие, как-то: револьверы, винтовки, пулеметы, гранаты и пр. должны быть сданы сегодня же, до 10 ч. вечера, в мою канцелярию.
§ 3.
Особо предупреждаю граждан, что малейшее нарушение сего и др. приказов, кои последуют, будет караться по всей строгости закона военного времени, т. е. РАССТРЕЛОМ НА МЕСТЕ БЕЗ СУДА И СЛЕДСТВИЯ.
К вечеру этот приказ можно было видеть уже по всему городу — на базарной площади, у пожарной каланчи, на турбинном заводе и даже на бревенчатом мосту через Тобол. Черные буквы его, точно пауки, облепили живое тело города.
Этот приказ, зловещий в своей немоте, раскрыл страшную правду: власть Советов пала!
В центре города, где громоздились казенные учреждения и конторы частных фирм, купеческие магазины и аляповатые особняки толстосумов, с утра не смолкал перезвон церковных колоколов: в соборе и двух церквях служились благодарственные молебны в честь господ-офицеров. А на окраинах города — в земляном «копай-городе», в поселке Тихоновке и в поселке у гнилого озерка Терпигорье — шли повальные обыски. В жалкие лачуги рабочих и ремесленников врывались солдаты с черно-белой
Близился комендантский час. По безлюдной Станционной улице бежала Наташа Аргентовская. Ей так и не удалось ничего узнать об отце, о братьях Лавре и Константине и о Саше Громове. Дома ее ждала убитая горем мать. Как она могла вернуться, не принеся матери известий о них? Девушка решила: во что бы то ни стало добиться приема у коменданта города Грабчика, хотя наслышалась о нем много страшного.
В тот момент, когда запыхавшаяся Наташа подошла к воинскому присутствию, из раскрытых ворот комендатуры выходил караульный наряд. Наташа, не задумываясь, бросилась в ворота.
— Назад! — крикнул часовой, закрывавший железные створы.
Не оглядываясь, девушка стремглав перебежала узкий двор и наскочила на другого часового, охранявшего внутренний вход в комендатуру.
— Стой! Ни с места! — взвизгнул часовой, и вслед звонко щелкнул затвор винтовки.
Не отдавая себе отчета, Наташа решительно шагнула вперед.
— Пропустить!.. — услышала она чей-то голос.
Ее ввели в угловую комнату, где раньше находилась солдатская церквушка воинского присутствия. Узкие стрельчатые окна были наглухо закрыты тяжелыми портьерами, но в комнате было светло: под куполообразным потолком горела большая хрустальная люстра.
— Подойдите сюда! — где-то совсем рядом прозвучал глухой голос.
Наташа вздрогнула, словно ее внезапно ударили по лицу. Толстый ковер, по которому она шла, скрадывал неуверенные шаги.
— Ай-яй-яй!.. Такая молоденькая и такая отчаянная!..
Наташа, наконец, увидела быстро поднявшегося из-за массивного стола Грабчика. Поручик вплотную подошел к ней.
— А вы, красавица, очень рисковали... часовой мог, не дожидаясь дежурного офицера, сделать «пиф-паф»... — Грабчик игриво взял девушку за подбородок. Слегка надавливая потными пальцами, криво усмехнулся, требовательно заглянул в ее глаза.
— Господин поручик! Вы забываетесь!
Грабчик отдернул руку и, резко повернувшись, прошел за стол, с раздражением спросил:
— Ну-с, зачем пожаловали?
Наташа овладела собой, заговорила спокойно. По мере того, как девушка объясняла цель своего прихода, лицо Грабчика все более мрачнело, он все нетерпеливее крутил в руках толстый цветной карандаш, наконец, со злостью стукнул им по мраморному пресс-папье, отломив остро отточенный кончик.
— Так вот ты что за птица!
— Так вот ты что за птица!
Грабчик надменно отвалился на спинку кресла. Было удивительно, как голова его, непомерно большая, с уродливо торчащими ушами, не оторвалась от худой жилистой шеи, плотно охваченной, как удавкой, негнущимся воротом мундира.
— Аргентовские — опасные государственные преступники! — исступленно закричал поручик, побагровев до синевы. — Ими займется следственная комиссия!.. А тебе... барышня... не советую хлопотать о такой родне!