У черта на побегушках

Ad Astra

— Какие вопли? Какие вопли? Это песня души!

— Уходи, алкота! Я не буду тебе платить!

— Вонючий жлоб Пурсон!

— Ты кого вонючим назвала, а?!

Оттолкнувшись от подоконника, мальчик ловко спрыгнул со второго этажа, погнавшись за удивительно быстрой и юркой женщиной. Та стремительно перескочила через покосившийся забор и с диким воем побежала к горизонту, задрав платье. Владыка упорно преследовал её до тех пор, пока они оба не скрылись из вида.

Я медленно села на старый табурет. Хорошо, предположим, что для Ада это стандартная ситуация, в которой нет совершенно ничего удивительного. Дети прыгают со второго этажа без последствий, а немолодые женщины дают фору любому легкоатлету. Добавим

к этому, что банши здесь сродни будильникам, и вот передо мной очередная порция не перевариваемой информации.

После громкого стука и вежливой паузы в комнату вошел Фуркас, неся на подносе подобие овсяной каши. Учтиво разложив приборы на туалетном столике, за которым я, по-видимому, должна была завтракать, он поспешно закрыл окно, отряхнув испачканные пылью перчатки. Дом действительно был очень грязным. Впрочем, и дом — слишком громогласный статус для этого двухэтажного полуразрушенного сарая, наполненного старыми, никому не нужными вещами.

— Фуркас, — обратилась я к дворецкому, когда садилась за стол, — почему вы живете здесь?

— Это непростая история, но, будучи кратким, отвечу так: род нашего Владыки переживает трудные времена.

— Очень трудные, если судить по обстановке…Род обнищал?

— Не думаю, что в данном случае это корректное и подходящее слово, — задумчиво произнес дворецкий, вскидывая голову и потирая черную бородку, — в Аду власть основана на силе, а не на богатствах. Владыка Пурсон мал и неопытен, и взять главенство над родом его заставил рокот судьбы. Но он растет, и потенциал его велик. Оттого другие Владыки опасаются Пурсона, и оттого захватили они родовое поместье со всеми богатствами. Но верю я, придет тот час, когда наш род поднимется с колен! — воскликнул Фуркас, театрально сжав кулак. Я же, распробовав овсянку, поспешила задать следующий вопрос.

— Значит, есть и другие Владыки?

— Безусловно. Этот титул присуждается главе известного рода, коих в Аду тринадцать. А правит всеми ими один Император, что восседает на троне. Прежним Императором был достопочтенный отец нашего Владыки, но вот уж десять лет прошло с его погибели, а трон так и пустует.

— И демоны могут умереть? — совершенно искренне воскликнула я, отчего овсянка встала поперек горла, и я незамедлительно закашлялась.

— Ежели они ступят во внешний мир, и приключится там с ними несчастье, то ответ положителен. Здесь, в Аду наши жизни вечны…

Десять лет назад…Именно тогда произошла наша судьбоносная встреча. Тогда я впервые повстречала Пурсона, отдав его через неделю в детский дом, откуда его незамедлительно забрали. Что же после произошло…

— Я вижу, вы уже поели. В таком случае я расскажу вам ваши обязанности.

— У меня будет работа?

— Лишь мы вдвоем прислуживаем Владыке, — с гордостью заявил Фуркас, тогда как я со скрежетом проглотила это унижающее слово, — но дом обязан сверкать чистотой во имя Пурсона. Поэтому я займусь уборкой, а вы будете присматривать за Владыкой и готовить нам еду.

— С готовкой я на «ты», хорошо. Но что значит присматривать?..

— Ох, наш Владыка так юн и беспомощен, — дворецкий сложил на груди руки и умилительно склонил голову, — в ваши обязанности входит всё, начиная от прогулок и заканчивая застегиванием пуговиц. Это честь и ответственность!

— Погодите, я…

— Если в дом опять проникнут инкубы или суккубы, можете стрелять в них из арбалета.

— Что?!

— В обед на кухню может прийти вампир. Скажите ему, что куриные сердечки так и не привозили. Если придет лич, прогоните его, он уже третий день пропагандирует сомнительную секту.

— Постойте!

— Не волнуйтесь. Я создам из этого места оазис. Но рубашки Владыки постираю к вечеру. Ох, он уже вернулся! Скорее переодевайтесь. Нам пора приступать к работе!

Глава 4

Чистоплотный

Фуркас посчитал необходимым забрать на стирку мои джинсы, и мне не осталось ничего иного, кроме как облачиться в строгое черное платье со стоячим воротником. Его любезно предоставил для носки именно дворецкий, так и не соизволив ответить, кому именно оно ранее принадлежало, но не думаю, что после всего сказанного и произошедшего, я действительно хотела это знать. Застегнув на запястьях манжетки и убрав волосы в пучок, я вдруг стала походить на строгую учительницу, для стереотипного образа которой не доставало лишь прямоугольных очков. Подойдя к зеркалу ближе, я широко распахнула глаза и нетерпеливым движением стерла с поверхности слой пыли, что мешал мне разглядеть очевидное: цвет моих глаз стал совершенно другим! Всю свою сознательную жизнь я была обладательницей крайне темной радужки, из-за которой очертания зрачка были не видны вовсе. Мои глаза нередко называли черными, но вот и эта неотъемлемая часть моей жизни осталась в прошлом: отныне мой спутник — фиолетовый цвет. Выглядел он вполне натурально, и мысль о линзах даже не сразу пришла в мою голову, но коснувшись глаза пальцем и тут же прослезившись, я поняла, что мириться придется и с этим очередным изменением.

Выйдя из комнаты и постучав в соседнюю дверь, я вошла внутрь, не дожидаясь приглашения. Новая работа была мне неприятна, как и мой новый статус, и я, должно быть, выдавала своё недовольство поджатыми губами, но разве в этом доме подобное кого-то интересует? Уйдет немало времени, прежде, чем я смогу произнести громогласное слово «привыкла», но до тех пор я сделаю всё, что в моих силах, только бы выбраться отсюда.

Я оказалась в чистой комнате, в которой, впрочем, не было ничего, кроме кровати, шкафа и заваленного учебниками стола, рядом с которым на низком стуле сидел Пурсон. Вытянув вперед босые стопы, измазанные грязью, он вертел в руках край расстегнутой рубашки, покрытой желтыми не отстирывающимися пятнами. Открывшийся взору интерьер, вдруг вызвал в мыслях картины живущих в бедности детей, и моё сердце преисполнилось ненужной жалостью, которую я не просто уберу из головы, но и заменю пущей злостью. Хоть это и ребенок, но он уже до безобразия эгоистичен и жесток, и не думаю, что у демонов эти качества оскорбительны и негативны.

— Привет, — поздоровался он, лучезарно улыбаясь и болтая ногами, — я так рад, что теперь мы вместе!

— Вот это да, — язвительно процедила я, хватая со стола деревянную расческу, — смотри не напускай слюней от счастья…

— Я не буду их пускать, — схватившись за голову, произнес Пурсон, — я не люблю, когда мне расчесывают волосы.

— По ним и видно. У тебя же столько колтунов! Вот заведутся вши, побреем тебя налысо, тогда будешь знать.

— Кто такие вши? — искренне изумился мальчик. — Это злые духи?

— Да. Они будут кусать тебя за твою глупую башку и пить кровь, а потом ещё и яйца отложат, — без пощады для детской психики произнесла я, но тут же смягчила тон, увидев на лице Пурсона искренний ужас, — я расчешу очень аккуратно. Правда. Видишь, какие у меня волосы длинные? Я умею расчесывать не больно и осторожно.

Произнесла я последнее предложение, должно быть, очень убедительно, и демоненок, несколько помедлив, убрал руки с головы, повернувшись ко мне спиной. Моим глазам предстала изумрудная запутанная кипа, которую, в самом деле, было проще отстричь, нежели привести в порядок, и я поспешно обернулась на стол, словно бы там могло стоять подходящее к случаю косметическое средство. Безусловно, там не было ничего, кроме книг и кучи бумаг, на желтоватой поверхности которых были прилежно выведены красивые крючки. Я поймала себя на том, что понимаю их, и этот диссонанс, вызванный влиянием Ада на мой организм, показался мне устрашающим.