У чужих берегов (сборник)

Лосьев Георгий Александрович

– Учтите, – арестованный предупреждающе поднял руку. – У них еще будет эсминец. Так, для демонстрации и психического воздействия... Возможно сообщение, что Россия и Япония начали войну...

– Поздно, наши корабли подошли.

Литвака-Николаева увели, и тогда я сказал Барабанову:

– Проверь, как шифр оказался у японцев. Чего смотришь? Вот, взгляни: с «Красина» ответили.

Я передал Барабанову только что сунутую мне Серафимовым РД – ответ на нашу «поверочную».

Шифровка

номер 608 дробь С нами не посылалась тчк Шифр исключен из кода тчк Дальнейшем не считайтесь.

– Так, – сказал Барабанов. – Очевидно, Токио позаботилось?

И я ответил:

– Так, очевидно. Ну, пойдем к знаменитому пассажирскому коку!

– Что на обед, товарищ повар? Рожков, кажется?

– Так точно! Рожков мое фамилие. Арестуете? За расторгуевские балыки?

– А вы что думали? Хранили спекулянтское добро – извольте отвечать. Снимите фартук. Pyки – за голову, на затылок! Не шевелиться! Записывайте... Сверток с пачкой долларов... Тысяча, или уже распочали?

– Девятьсот шестьдесят...

– Так и запишем: девятьсот шестьдесят. Доходное дело – кетовые балыки! Оружие, Рожков?

– Зачем мне? Человек мирный, и мухи не убью... Впрочем, все равно каюту перероете.

– Обязательно!

– Под койкой... вон в том чемодане.

– Давайте чемоданчик, ребята! Сюрпризов нет, Рожков? Учтите: я успею всадить вам пулю в затылок.

– Да нет, ей-богу!

– Хорошо! Еще доллары? Ага!

Чекисты извлекли что-то тяжелое, завернутое в суконку и в пергамент.

Это был третий пистолет «Намбу».

– В «убежище» номер три его!

– Это куда? – насторожился кок.

– В канатный ящик кормового якоря.

– Не имеете права. Закон запрещает.

– Ну-ка шагай, сволочь законная! – прикрикнул на него конвоир.

Шли пятнадцатые сутки страшного рейса.

Тайфун начал сдавать, терял силу. Час за часом стихал ветер, и все чаще среди тяжелых громад свинцовых туч появлялась солнечная дорожка. Тогда светлел горизонт и чашечки анемометров кружились уже не в бешеной коловерти. Только волны все еще были гороподобны.

К нам подошли все три советских корабля, и Корганов по радио согласовывал методику спасательных работ с капитанами «Уэллена» и «Красина».

Мы с Барабановым разбирали документы, когда страшный удар потряс корабль. Миноносец? Снаряд?..

В каюту вбежал старпом Сергеев.

– Буксир «Уэллена» приняли на кнехт, но корабль положило влево, а нас –

вправо, и кнехт вырвало! Буксирный трос как бритвой прошел! Часть мостика срезало, девять человек смыты за борт...

– Кто распорядился принимать буксир на кнехт? Неужели вы, военный моряк, не знаете заделки через клюзы?

– Я говорил Корганову, но он раскричался и прогнал меня. Он после того судового совета меня ненавидит.

– Где он?

– В каюте: ногу повредил...

– Принимайте командование!

– Есть!

В коридорах шла все та же напряженная работа. Люди с ведрами шатались от усталости, помпы хрипели, и их поминутно приходилось чистить, но воды в машинном отделении все же убавилось наполовину.

– Казанцев, как дела?

– Кингстон довернули. Резьба была сорвана лишь в одном месте, посередине... Донки еще не работают.

– А вообще – много мусора выбрали?

– Уйму!

Казанцев махнул рукой. Вторая засунута за матросский пояс.

– Что у тебя с левой?

– Кажись, сломана. Когда нырял, двинулся обо что-то...

– Так какого черта не идешь в лазарет?

– Там и без меня полно. Трос много народу перекалечил.

У верхней аварийной динамо возились двое с гаечными ключами – огромный старик с длинными волосами и обвисшими брылями на щетинистых щеках и молодой человек в форменном флотском кителе.

– Ну что, Владимир Владимирович? – спросил старика Барабанов.

– Если дадут пар – гарантирую свет. Якорь динамо перемотали, повреждения устранили. Вот с мотором ничего не получается: поршневые кольца полопались, а запасных нет. Да тут никто никогда и не заглядывал в мотор.

– Спасибо, Владимир Владимирович! Напишу обо всем. Быть может, зачтется...

– Кто это? – спросил я чекиста.

– Да Самарин же! Он по профессии инженер-электрик. А второй судовой электрик – Балахонов, кажется, по фамилии, пьянствовал весь рейс в своей каюте. Самарин разыскал его и избил как Сидорову козу. Вдвоем и работали. Ты представляешь, что это за труд: сделать перемотку якоря в полутьме, при свечах, в наших условиях.

– Да, труд, так сказать, многометровый... Ну, давай наверх, на мостик!

Но мостика не было. Остался левый открылок, и только. Всю лобовую разнесло в щепки. Теперь долетающая сюда соленая пена то и дело покалывала лицо миллионами невидимых иголок.

Обледеневший Сергеев указал рукавицей куда-то вправо. Ага, вот оно что: от японских спасателей отделилось узкое длинное тело эскадренного миноносца. Он начал описывать циркуляцию вокруг «Свердловска», непрерывно мигая клотиковой лампой.