У фламандцев
Шрифт:
— Часто. Я заменяю маму.
— И наливаете вино?
Она не улыбнулась. Только произнесла с удивлением:
— А почему бы и нет?
— Речники иногда бывают пьяны, не так ли? Они, наверное, очень фамильярны, даже нахальны?
— У нас — никогда!
И она снова превратилась в статую! Она была уверена в себе!
— Вы хотите портвейна или?..
— Налейте лучше рюмку того Шидама, которым вы меня угощали в прошлый раз.
— Жозеф, спроси у мамы бутылку из старых запасов.
И Жозеф
Ошибся ли Мегрэ, вообразив себе следующую иерархию в этой семье: сначала Жозеф, настоящее божество для всех. Потом Анна, потом Мария. Затем мадам Питере, посвятившая себя торговле. И наконец, отец, спящий в своем кресле.
Но сейчас Анна, казалось, беспрепятственно заняла первое место.
— Вы не обнаружили ничего нового, господин инспектор?.. Видели, что баржи потихоньку стали двигаться? Навигация восстановлена до Льежа, а может быть, и до Маастрихта. Через два дня здесь будет одновременно не больше трех-четырех баржей.
Почему она это сказала?
— Нет, Маргарита! Возьми рюмки, а не стаканы.
Маргарита как раз вынимала стаканы из буфета.
Мегрэ все еще мучила потребность нарушить обстановку в доме, и вот, воспользовавшись тем, что Жозеф пошел в лавку, а его кузина выбирала рюмки, он показал Анне фотографию Жерара Пьедбёфа.
— Мне нужно поговорить с вами о нем!.. — сказал он вполголоса.
Он пристально смотрел на нее. Но если он надеялся изменить безмятежное выражение ее лица, ему пришлось разочароваться. Она только подала ему знак, как будто оба они были в заговоре. Знак, который означал:
— Хорошо… Но потом…
И, обращаясь к вошедшему брату, спросила:
— Там еще много народа?
— Пять человек.
Тут выяснилось, что Анна не лишена чувства такта.
На бутылке, принесенной Жозефом, был маленький оловянный наконечник, благодаря которому можно наливать из нее вино, не теряя ни капли. Прежде чем налить, девушка сняла это приспособление, подчеркнув таким образом, что оно неуместно в гостиной, в присутствии приглашенных.
Мегрэ с минуту разогревал свою рюмку в руке.
— За ваше здоровье! — сказал он.
— За ваше здоровье! — повторил Жозеф Питере; из присутствующих, кроме Мегрэ, пил только он один.
— Теперь у нас есть доказательство, что Жермена Пьедбёф была убита.
Только Маргарита испустила легкий, испуганный крик, настоящий крик девушки, который можно услышать со сцены в театре.
— Это ужасно!
— Мне уже говорили, но я не хотела верить, — сказала Анна, — это еще усложнит наше положение, не правда ли?
— Или облегчит! В особенности если мне удастся доказать, что третьего января вашего брата не было в Живе.
— Почему?
— Потому что Жермена Пьедбёф была убита ударом молотка.
— Боже мой! Замолчите!..
Это воскликнула Маргарита. Она поднялась,
— Молоток у меня в кармане.
— Нет… Умоляю вас… Не показывайте его…
Анна же была по-прежнему спокойна. Она обратилась к брату:
— Твой приятель вернулся?
— Вчера.
Тогда она объяснила комиссару:
— С этим приятелем он провел вечер третьего января в одном из кафе в Нанси… Приятель уехал в Марсель дней десять назад, по случаю смерти матери… Он только сейчас вернулся…
— За ваше здоровье!.. — ответил Мегрэ, осушив свою рюмку.
И, взяв бутылку, он снова налил себе. Время от времени дребезжал звонок. Или слышался звук маленькой лопатки, которой насыпали сахар в бумажный мешок, стук весов.
— Вашей сестре не лучше?
— Думаю, что она сможет встать в понедельник. Но тогда она, конечно, не скоро приедет.
— Она выходит замуж?
— Нет. Она хочет постричься в монахини. Она давно уже мечтает об этом.
Почему Мегрэ угадал, что в лавке что-то происходит?
Звуки были все те же, может быть, даже потише. Минуту спустя, однако, они услышали, как мадам Питере сказала по-французски:
— Пройдите, они в гостиной.
Дверь отворилась и закрылась. На пороге остановился инспектор Машер, очень возбужденный; он силился казаться спокойным и смотрел на комиссара, который сидел за столом, намереваясь выпить рюмку можжевеловой водки.
— В чем дело, Машер?
— Я… Я хотел бы сказать вам пару слов наедине…
— О чем?
— О…
Он не решался говорить и подавал Мегрэ знаки, которые были понятны всем.
— Не стесняйся, говори…
— Речник…
— Он вернулся?
— Нет… Он…
— В чем-нибудь признался?
Для Машера это была пытка. Он пришел сообщить известие, казавшееся ему крайне важным, которое он хотел сохранить в тайне, а тут его заставляли говорить в присутствии трех лиц!
— Он… Нашли его фуражку и пиджак…
— Старый или новый?
— Не понимаю.
— Нашли его воскресный пиджак, из синего сукна?
— Да, из синего сукна… На берегу…
Все молчали. Анна стоя смотрела на инспектора, и ни одна черта ее лица не дрогнула. Жозеф Питере нервно потирал руки.
— Продолжай!
— Он, наверное, бросился в Мёзу… Его фуражку выловили около баржи, стоявшей чуть подальше… Баржа ее остановила. Понимаете?
— Продолжай!
— А пиджак был на берегу… К нему была приколота эта записка…
Он осторожно вытащил ее из бумажника. Бесформенный клочок бумаги, весь мокрый от дождя. С большим трудом можно было прочесть:
«Я подонок. Уж лучше головой в реку…»
Мегрэ прочел это негромко. Жозеф Питере нетвердым голосом спросил:
— Не понимаю… Что он хочет этим сказать?