У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов
Шрифт:
Сделавшись военным министром, благодарный Сухомлинов, несмотря на протесты Департамента полиции, ссылавшегося на связи Мясоедова с германской разведкой, прикомандировал услужливого жандарма к контрразведке Генерального штаба.
За два года до войны, в связи с появившимися в печати и сделанными в Государственной думе разоблачениями, Мясоедов вышел в отставку. Но едва развернулись военные действия, как он появился у нас, в штабе Северо-Западного фронта…
Заведомо скомпрометированный жандармский полковник прибыл с рекомендательным письмом военного министра. Давнишняя совместная с Сухомлиновым служба
Он вспомнил о том, что Мясоедов служил в Вержболове и, видимо, отлично знает этот район.
Но в декабре 1914 года в Генеральный штаб явился из германского плена подпоручик Колаковский и заявил, что ради освобождения согласился для вида на сотрудничество в немецкой разведке. Направленный для шпионской работы в Россию, он, судя по его словам, получил задание связаться с полковником Мясоедовым, более пяти лет уже состоявшим тайным агентом германского Генерального штаба.
Одновременно полковник Батюшин, возглавлявший контрразведку фронта, начал получать донесения о подозрительном поведении Мясоедова. Разъезжая по частям армии и получая от них секретные материалы, Мясоедов чаще всего останавливался в немецких мызах и имениях пограничных баронов. Предполагалось, что именно в результате этих ночевок в германскую армию просачиваются сведения, не подлежащие оглашению. Доносили агенты контрразведки и о том, что Мясоедов занимается мародерством, присваивая себе дорогие картины и мебель, оставшуюся в покинутых помещичьих имениях.
Я приказал контрразведке произвести негласную проверку и, раздобыв необходимые улики, арестовать изменника. В нашумевшем вскоре “деле Мясоедова” я сыграл довольно решающую роль, и это немало способствовало усилению той войны, которую повели против меня немцы, занимавшие и при дворе и в высших штабах видное положение.
Едва был арестован Мясоедов, как в Ставке заговорили об обуревавшей меня “шпиономании”. Эти разговоры отразились в дневнике прикомандированного к штабу верховного главнокомандующего штабс-капитана М. Лемке, журналиста по профессии.
“Дело Мясоедова, – писал он, – поднято и ведено главным образом благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин”. (Лемке Михаил. 250 дней в царевой Ставке. Петроград, 1920.)
Для изобличения Мясоедова контрразведка прибегла к нехитрому приему. В те времена на каждом автомобиле кроме водителя находился и механик. Поэтому в машине, на которой должен был выехать Мясоедов, шофера и его помощника, как значился тогда механик, заменили двумя офицерами контрразведки, переодетыми в солдатское обмундирование. Оба офицера были опытными контрразведчиками, обладавшими к тому же большой физической силой.
Привыкший к безнаказанности, Мясоедов ничего не заподозрил и, остановившись на ночлег в одной из мыз, был пойман на месте преступления. Пока “владелец” мызы разглядывал переданные полковником секретные документы, один из переодетых офицеров как бы нечаянно вошел в комнату и схватил Мясоедова за руки. Назвав себя, офицер объявил изменнику об его аресте. Бывшего жандарма
Допрашивать Мясоедова мне не пришлось, но по должности я тщательно знакомился с его следственным делом и никаких сомнений в виновности изобличенного шпиона не испытывал. Однако после казни его при дворе и в штабах пошли инспирированные германским Генеральным штабом разговоры о том, что все это дело якобы нарочно раздуто, лишь бы свалить Сухомлинова.
Из штаба фронта Мясоедова переотправили в Варшаву и заключили в варшавскую крепость. Военно-полевой суд, состоявший как обычно из трех назначенных командованием офицеров, признал Мясоедова виновным в шпионаже и мародерстве и приговорил к смертной казни через повешение. Приговор полевого суда был конфирмован генералом Рузским и там же, в варшавской цитадели, приведен в исполнение.
Разоблачение и казнь Мясоедова не могли не отразиться на военном министре. Ставило под подозрение Сухомлинова и вредительское снабжение русской армии, оказавшейся в самом бедственном положении. Наконец, почти открыто поговаривали о том, что военный министр, запутавшись в денежных делах, наживается на поставках и подрядах в армию и окружил себя подозрительными дельцами, едва ли не немецкими тайными агентами».
(О С. Н. Мясоедове см. также: Спиридович А И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг. Н.-Й., I960. Кн. 1. Гл. 7. С. 99–112.)
С. 33. 12 августа 1915 г. Н. С. Батюшин был отозван с фронта в Петроград и находился в распоряжении генерала Рузского.
Рузский Николай Владимирович (6.03.1854-18.10.1918). Генерал от инфантерии (29.03.1909), генерал-адъютант (22.09.1914).
Активный масон; по сведениям Олега Платонова, член так называемой Военной ложи. Участник заговора против царя. В ставке Рузского (Псков) царь подписал акт отречения.
Образование получил во 2-м Константиновском училище (1870) и Николаевской академии Генштаба (1881).
Будучи командиром роты (июль – октябрь 1877 г. и март – июль 1878 г.), участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг.; был ранен.
В мае – октябре 1881 г. командовал батальоном 131-го пехотного Тираспольского полка. С 5.12.1881 г. – помощник старшего адъютанта штаба Казанского военного округа. С 11.03.1882 по 26.11.1887 г. – старший адъютант штаба Киевского ВО.
С 26.02.1887 г. – начальник штаба 11-й кавалерийской, с 19.03.1891 г. – 32-й пехотной дивизии.
С 23.07.1896 г. – командир 151-го пехотного Пятигорского полка.
С 13.12.1896 г. – окружной генерал-квартирмейстер штаба Киевского ВО.
С 10.04.1904 г. – начальник штаба Виленского ВО.
Во время Русско-японской войны 1904–1905 гг., при образовании нескольких армий после Шахейского сражения, Рузский 28.09.1904 г. назначен начальником полевого штаба 2-й Маньчжурской армии.
По возвращении в Россию командовал 21-м корпусом. 31.01.1909 г. по состоянию здоровья освобожден от должности и назначен членом Военного совета. Принимал участие в разработке уставов и наставлений, автор Полевого устава 1912 г.