У каждого свои недостатки
Шрифт:
— Увы, дитя моё, — разом помрачнел Эрик, — маску я ношу не потому, что хочу остаться неузнанным. Это моё… лекарство, защищающее от человеческой ненависти.
— Ненависти, месье?! За что же вас ненавидеть? Вы божественно поёте, и вы так красивы… Эта маска, она подчеркивает вашу красоту, ваши мужественные черты, эти скулы, эти брови, — на Кристину явно подействовали два выпитых бокала. — Если вы так красивы в маске, насколько же вы прекрасны, хотелось бы мне знать, без маски.
— Боже сохрани вас, дитя моё, — Эрик поднялся со стула и навис над Кристиной, — трогать маску!
Кристина
— Месье, покажите мне ваше жилище, — бодрым тоном сказала она. Пришлось показывать.
Экскурсантом Кристина была никудышным, то и дело порывалась заглянуть то в шкафчик с затхлым барахлом, то в закуток со строительными отходами. Её многочисленные «а что там, месье?», «а вон то — это что такое?» — утомили Эрика чрезвычайно.
Когда он приотстал, чтобы утереть со лба пот, Кристина разглядывала коллекцию бюстов. Бетховен, Моцарт, Верди… Какой-то скульптор точно был меломаном.
— Я всё думаю, месье, — протянула Кристина, ковыряя пальчиком в гипсовом ухе Перголези, — что же под вашей маской…
— Моё страшное проклятье, — пробурчал Эрик. — Из-за которого меня называли «дитя дьявола», и ни одна женщина не касалась меня, не целовала, даже матушка, даже она… — Эрик замолчал. Кристина шмыгнула носом.
— Неужели ни одна женщина? — с подозрением спросила она.
— Под маской — отрава любой симпатии, — доверительно сообщил Эрик.
— Бросьте, месье, — махнула рукой Кристина. — Так не бывает, чтобы уж совсем ни одна.
Она покачала головой и распахнула очередную дверь. И замерла: за дверью оказалась спальня. Ещё в первый свой визит сюда Эрик оценил масштабы чужой фантазии. Кровать в форме лебедя, бордовые драпировки, повсюду ароматические свечи… Кто-то усердно вил это любовное гнёздышко, и Эрик прекрасно знал, как этого «кого-то» звать. Заглянув через плечо Кристины, Эрик невольно представил себе компаньона в обществе знойной итальянской дивы — их обоих, да на этой вот постели…
— Мне вас так жаль, — ласково сказала Кристина. Эрик дёрнулся. Она читает мысли?!
Но девушка продолжила:
— Мне так вас жаль, право. И так обидно за свой пол, что я готова доказать — вы ошибаетесь, месье.
— В чём именно? — уточнил Эрик. Свидание начало приобретать интересный оборот.
— Я докажу вам, что внешность не имеет значения. Главное — душа!
— Нет, Кристина, я не верю в эти сказки, — пробормотал Эрик, позволяя взять себя за руку и подвести к кровати.
— Всё-таки я хочу вам доказать, что сказки вполне реальны.
— Ничего у вас не получится.
— А вы закройте глаза.
— Вы будете кричать, как все остальные. Они все всегда кричат… Это каждый раз разбивает мне сердце и мешает с прахом мечты о тихом семейном счастье, домике, утопающем в розах, о нежной супруге, с которой мы бы музицировали до потери сознания…
— Ну же, делайте, что вам говорят! — Кристина провела тёплой ладошкой по рукаву его пиджака, и Эрик почувствовал, как у него в груди растёт необъяснимое, иррациональное волнение. — Закройте глаза… — прошептала Кристина ему на ухо, чем вызвала у Эрика плохо контролируемую
— Эрик, позвольте мне… Вот и всё, о чем я прошу… — Кристина подцепила указательным пальцем край маски.
И Эрик, повинуясь этому голосу, приобретшему вдруг кристальную чистоту, закрыл глаза.
*
Домой он вернулся утром, когда небо стало совсем светлым, а простые парижане, в поте лица своего зарабатывающие хлеб насущный, давно приступили к работе. Ему самому следовало идти в театр и приступать к своим временным обязанностям управляющего по хозяйственной части, если только не вспоминать, что как раз оттуда он и шёл. Он умел отдавать работе всего себя, трудиться без передышки, но сейчас хотелось отдохнуть и подумать. Именно этим Эрик и собирался заняться… как только приведёт в чувство партнёра.
Картина, открывшаяся ему, едва переступившему порог съемной квартирки, впечатляла, увы, не в хорошем смысле: Рауль Дюшан, развалившись на старой продавленной кровати, вдохновенно исполнял нечто из вокального репертуара одного кабаре в Ницце, размахивая в такт полупустой бутылкой. Ещё одна — пустая — стояла у ножки кровати, третья лежала, из её горлышка вытекали последние красные капли, а на дощатом полу собралась небольшая лужица. Странно, что такого шумного постояльца не удавили взбешенные соседи, промелькнуло в голове Эрика, пока он тащил приятеля за шиворот в ванную, поливал холодной водой, а потом волок назад. Хотя, возможно, они просто не слышали. Или им понравилось пение, у Рауля был недурной тенор и хороший музыкальный слух, чем он беззастенчиво пользовался, обрабатывая очередную жертву.
…Дюшан застонал, кое-как сел на кровати и стянул с головы мокрое полотенце.
— Какого чёрта? — раздельно, подчеркивая каждый слог, спросил Эрик.
Дюшан скривился как от боли и обхватил голову руками.
— Тиш-ш-ше, — страдальчески попросил он.
— Как это понимать? — Эрик проявил немного милосердия и снизил тон.
— Холостяцкая вечеринка, — шёпотом пояснил Рауль. — Это давняя аристократическая традиция. У меня скоро свадьба.
— Да? И кто же невеста?
— Формально — Карлотта Гуидичелли, примадонна Оперы. Фактически, кажется, я.
Он снова закрыл лицо полотенцем и повалился обратно.
Из дальнейших расспросов, перемежаемых стонами, жалобами на мировую несправедливость и призывами к ангелу смерти явиться и забрать исстрадавшуюся душу, Эрик сложил более-менее внятную картину событий вчерашнего вечера. Итак, его компаньон, как они договаривались, увел певицу ужинать в один из любимых её ресторанов. Они проводили время в приятной беседе и изящном флирте, пока Рауль, по его собственным словам, не оказался в ситуации, когда просто обязан был сделать Карлотте предложение. Разумеется, он ожидал, что синьора Гуидичелли сочтет всё шуткой, но, увы, она приняла слова всерьез.