У каждого свой долг (Сборник)
Шрифт:
Спутники Забродина давно уже стояли у двери и прислушивались к переговорам.
Снова затрещал телефон.
— Вас, товарищ полковник. Из Орла.
Забродин схватил трубку.
— Говорит генерал Жарков, — услышал он раздраженный голос, — что вы поднимаете шум?!
— У меня очень важное дело, товарищ генерал!
— Если вы разобьетесь, так от этого дело не выиграет!
— Я понимаю. Нужно искать выход…
— Я только что возвратился с летного поля. Ноги вязнут! Сейчас, кажется, дождь стихает… Через час, вероятно, смогу вас принять. Передайте
— Слушаю вас, товарищ генерал! — лихо отрапортовал Светлов. — Да, да… Знаю хорошо. Ваш аэродром знаю, как свою ладонь. Много раз там бывал… На бугорок? Смогу… Есть!
Светлов положил трубку и, повернувшись к Забродину, обрадованно проговорил:
— Товарищ полковник, генерал разрешил! Я этот бугорок хорошо знаю. Вы не беспокойтесь… Я посажу самолет на одну точку!
Забродин сейчас не думал ни о какой точке. «Хоть на одно колесо, хоть на брюхо… Как угодно. Лишь бы в Орел».
Снова прогрели моторы. Самолет мелко дрожал, как норовистый конь, готовый сорваться с места.
В салоне не было привычных кресел. По обе стороны привинченного в центре прямоугольного стола стояли мягкие диваны, на столе лежали газеты и журналы.
Присев к столу, Ромашко перелистывал какой-то журнал. «Крепкие же нервы у этого парня», — позавидовал Забродин.
День занимался пасмурный, навстречу быстро неслись тяжелые темно-серые тучи. Вскоре полил сильный дождь. Летчик сбавил высоту, повел самолет ниже туч, над самыми верхушками деревьев. Дождь все усиливался. Забродину по временам казалось, что они сидят в трюме корабля. Корабль плывет по бурному морю, и высокие волны заливают иллюминаторы. Вода и воздух смешались в одну пенистую струю, которая хлещет по бортам…
Вскоре в тучах появились просветы, а вслед за тем Забродин вдруг почувствовал, что самолет остановился. Прекратилась равномерная дрожь, сотрясавшая до этого самолет. Из кабины вышел Светлов, улыбнулся и спросил:
— Ну, как?
— Что? — удивился Забродин.
— Долетели!
Теперь тот же вопрос повторил Забродин:
— Как долетели?
— Я обещал посадить вас на одну точку, и мы уже на бугорке.
— Ну, знаете!
Забродин поднялся, полагая, что его разыгрывают, и выглянул в окно. Где-то вдалеке сквозь туман он увидел маленьких человечков, которые спешили к самолету. Они как-то неестественно вытаскивали из земли ноги, и казалось, что танцуют на одном месте.
«Чудесный парень!» — подумал Забродин о Светлове, который в это время открывал дверь. В салон ворвался насыщенный влагой прохладный воздух. Они спустились на землю. Пожилой майор, пожимая Забродину руку, объяснял:
— Мы ожидаем здесь уже три часа. Беспокоились, что вас не смогут принять. Пойдемте к машине.
— Вот как бывает. Проклятая погода чуть не сорвала все планы!
На размокшей глине ноги разъезжались в разные стороны, и их нужно было с силой вытаскивать. Идти было трудно.
— Какие будут указания! — спросил майор, когда наконец все собрались у машины.
— Сколько времени нужно ехать к площадке? —
— Около получаса…
— Времени в обрез. Побыстрей!
Поляна, покрытая кое-где мелкой травой и опавшими листьями, была окружена елями.
Стал накрапывать дождь. Радиоаппаратуру разложили на сиденьях машины. Все делали наспех: Ромашко готовил передатчик, Лунцов и майор растягивали антенну. До сеанса оставались считанные минуты.
У Ромашко что-то не ладилось. Он никак не мог вставить нужные кварцы. Наконец с трудом вогнал и вздохнул. Подключил аккумулятор, взял в свою большую ладонь телеграфный ключ. Забродин кивнул: пора!
Ромашко утопил кнопку. Сигнальная лампочка не загорелась: что-то не в порядке. Потрогал провода — никакого эффекта. А время идет… Подвигал кварцы — без перемен. Прошла минута…
— Давайте позывные, — сказал Забродин.
Ромашко посмотрел на лежащий перед ним листок с позывными, стал выстукивать ключом. «Как дрова рубит! Быть бы ему дровосеком, а не радистом!» Забродин вспомнил слова Краскова, что в разведывательной школе Ромашко считался плохим радистом, не было у него тонкости и изящества, необходимых в любом деле, связанном с техникой.
Ромашко переключился на прием и тут же покачал головой: его не слышат.
А времени для передачи всего пять — семь минут. Больше нельзя. Вызовет подозрение. Да и принимать не будут. Минуты летят, вот уже пошла третья.
Руки Ромашко дрожат, он нервничает. Забродин его успокаивает.
— Не торопитесь… Ничего страшного. Что-нибудь перепутали…
Ромашко потрогал подключение антенны, аккумуляторов — все в порядке. Опять застучал на ключе: точки — тире, точки — тире, секунды, секунды… И снова прием.
Пусто! Ничего нет! Это сразу видно по его напряженному лицу. Он вытирает рукавом пот и вопросительно смотрит на полковника, словно спрашивает, нужно ли делать еще попытки! Но Забродин не специалист по радиотехнике. В жизни нельзя освоить все специальности. А решать надо сейчас, немедленно, мгновенно, пока еще не прошло время, он обязан. Продолжать ли бесполезные попытки установить связь или прекратить?
— Передайте всю радиограмму! — решительно скомандовал он.
Ромашко неумело-топорно отстучал морзянкой цифры, написанные на бумаге. Закончил и со злостью сбросил на сиденье наушники.
Забродин отошел в сторону. Он не чувствовал дождя, который мелкими струйками лился за воротник плаща. «Столько сборов, столько шума, и все впустую. Виновата неумелость Ромашко. Он не мог делать так нарочно». Забродина тревожит и другое: не окажет ли эта попытка отрицательное влияние на все дело… На Краскова? Затрачено столько времени и сил. Неужели все напрасно?!
Ромашко отключил аккумуляторы и с поникшей головой вышел из машины. Полковник подошел к нему.
— Всякое бывает, Пантелеймон Васильевич! Не падайте духом, — пытался успокоить его Забродин, хотя у самого на душе повис тяжелый груз неудачи и сомнений. — Будем надеяться, что следующий сеанс окажется более успешным.