У каждого Темного Лорда...
Шрифт:
Вот и выходит, что, я знаю, что Рита делала и говорила, но понятия не имею, например, прошел ли у нее этот бзик, что я страшный и ужасный и меня надо бояться. Я пытаюсь провидеть это, глядя на нее, и не понимаю. Это меня немного успокаивает: когда ей было на самом деле не по себе, это было очень даже заметно.
Я смотрю на Скитер, Скитер смотрит на меня.
— Что нового скажете, мистер Поттер?
Хорошее заявление. Вообще-то, это у нее ко мне дело, а не у меня к ней!
— Итак, Рита, вы хотите покинуть нас?
— Да, несомненно.
— Оставить этот дом прямо перед развязкой нашей авантюры, когда дата суда уже вот-вот
— Да, Поттер, да, именно этого я и хочу. Ваш эксклюзив не настолько дорогая штука, как вам кажется. Репортаж из зала суда будет куда интереснее, чем все эти дни вместе взятые. А его я с куда большей вероятностью сделаю, если буду свободна.
— Ну и отлично, — неожиданно для себя заключаю я. — Пойдемте обсудим условия и разберемся с вашим обетом.
— И в чем подвох? — подозрительно спрашивает Скитер.
— Да ни в чем, вы мне так же надоели, как и я вам. Первые шаги мы с вашей помощью сделали, теперь нашу ругань с Ранкорном и без вашего имени будут читать. И мы, разумеется, найдем, кому поручить написание текстов.
— Кому в вашей компании недоучек можно такое поручить? — фыркает Рита. Мне кажется — или она пытается заставить меня уговорить ее остаться?
— Не знаю, наверное, будем тянуть жребий, — отмахиваюсь я. — Вытяну короткую соломинку — буду маяться сам.
Тут я, конечно, вру. На то я и Символ, Знамя, новый Темный Лорд и возмутитель общественного порядка (это не я, это Ранкорн так считает, если что), чтобы хотя бы над писаниной не корпеть. Кто угодно, только не я. Должны же быть в моем положении какие-то бонусы. Тем более, что среди Даров Смерти ни единого волшебного пера нет. Я проверял.
— То есть, вы просто возьмете и отпустите меня? — продолжает недоумевать Скитер.
— Конечно, не просто! Список условий мы давным-давно вам огласили, неужели вы не помните? Готовьте все записи к просмотру, учитывайте, что мы вас обыщем и все, что найдем спрятанного, просто уничтожим не глядя. Обсудите это все с Гермионой, чтобы не унести ничего лишнего. Потом мы переносимся в специально подготовленное место, проводим там ритуал освобождения от Обета и накладываем на вас Обливиэйт. Потом вы вольны делать, писать и публиковать всё, что хотите, но учтите, что мы будем опровергать всё, что нам не понравится. А если нам не понравится уж очень сильно, то мы знаем, где вас искать.
Я, конечно, опять вру. Диагностику Гермиона провела тайком, еще вчера, и теперь мы точно знаем то, что ее гипотеза подтвердилась: никакого Обета на Скитер нет. Поэтому на самом деле процесс освобождения Риты будет на целый пункт короче: обыск — аппарация — Обливиэйт. Но ей об этом знать ни к чему, правильно?
— Не понимаю я вас, Поттер, — вздыхает Скитер, поспешно собирая со всех поверхностей многочисленные бумаги и складывая их в папку. — То вы Непростительными бросаетесь, то просто берете и отпускаете меня, опасного свидетеля. А если я попытаюсь сбежать?
— Тогда я все-таки начну бросаться Непростительными. Я и всегда-то был неуравновешен, вам ли не знать, а в последнее время — это просто ужас какой-то!
Я, конечно, опять вру. Даже как-то начинаю к этому привыкать. Рита прекращает сборы, садится в кресло, открывает папку и принимается что-то писать. Конспектирует мое заявление, надо думать.
— Между прочим, вы так и не дали мне интервью, а ведь обещали, — говорит она, с размаху ставя точку.
—
— А если вы будете уже в Азкабане?
— Ой, можно подумать, вас это остановит! В крайнем случае, выбьете себе официальное свидание, скажете, я вам должен.
— Свидание? В Азкабане-то? Поттер, вы до сих пор настолько не ориентируетесь в нашем мире?
— Вот увидите, если я очень попрошу ни в коем случае не пускать ко мне Риту Скитер, вас не только пропустят, вас пригласят.
Вот так, споря и... опять споря, мы спускаемся вниз. А дальше все происходит очень быстро.
— Петрификус Тоталус, — говорит Гермиона, и мне снова, как в первый день, приходится держать замершую — и по-прежнему тяжелую! — журналистку. Пока я плавно опускаю Скитер на пол, Гермиона вынимает из ее рук папку и передает ее Сьюзен и Чо для разбора, а сама садится рядом с Ритой и начинает методично ее обыскивать.
Ну а я что. Разве я где-то говорил, что Рита будет аппарировать самостоятельно и не парализованной?
...должны быть адепты
Операция по избавлению от Риты проходит так гладко, что и рассказать-то нечего. Зато потом Джордж организует в доме тотализатор: напишет ли Скитер в ближайшую неделю душераздирающую статью об ужасах своего плена у нас? Наивная Ханна ставит на то, что нет, потому что она ведь этих ужасов не помнит, и мы весь вечер посмеиваемся над Ханной по этому поводу. Можно подумать, ей надо что-то помнить, чтобы это написать! Я ставлю на то, что нет, потому что Гермиона прообливиэйтила не только Риту, но и ее перо, а потом забрала почти все ритины черновики, оставив ей всего десяток страниц для затравки — и записку, в которой сказано, что каждый день нейтралитета по отношению к нам она будет получать по пять страниц. Теоретически, этого достаточно, чтобы купить ритино молчание на пару месяцев. На практике же достаточно и недели: мне бы до суда дожить без лишних скандалов, а там я такое устрою, что Рита своими откровениями вряд ли кого шокирует. Хотя... кто ее знает, она талантливая. В любом случае, мне это тогда уже будет не так важно.
О чем я больше всего жалею, так это о том, что нельзя так же просто избавиться от Малфоя. Конечно, с Кричером в няньках он достаёт гораздо меньше, к тому же, он оказался полезным источником информации о Дарах, которую я с удовольствием проверяю на себе. А избавиться все равно хочется. А нельзя. Хотя почему нельзя? Это ведь, оказывается, так легко! Петрификус, Обливиэйт на всю голову и выкинуть куда-нибудь в магловский Лондон... что, все-таки нельзя? Ну почему, почему?! Ну ладно, я сам знаю, почему. Во-первых, мы в ответе за тех, кого втянули в противозаконный побег из тюрьмы, а во-вторых, я Снейпу обещал.
Снейпа, кстати, я тоже беспокою еще разок, на этот раз, правда, не я навещаю его, а он меня. И за то, что другие соглашаются сделать добровольно и с удовольствием, он требует полного запрета на упоминание его имени в истории Второй Магической Войны.
— Профессор, при всем уважении, я же не только не всесильный, я беглый преступник, как бы... да даже если стану обратно героем, как я смогу что-то запретить упоминать? Тем более, есть пресса, кроме "Пророка", а свидетелей происходившего еще больше. И им разговаривать не запретишь.