У каждой ночи свой рассвет
Шрифт:
– Нет, – я усмехнулся. – Конкретно эта – подарок, конечно. В те годы, когда я окончил институт, таких еще не делали. Часть моего обучения пришлась на военное время, блокаду, поэтому моей униформой была армейская куртка.
– Ты был на фронте? – кажется, история моей жизни не на шутку заинтриговала его. Что же, давно я не вспоминал то время.
– Нет, я не был привлечен к работе на передовой.
– А после войны?
– Начал работать в милиции вплоть до дня, когда…
Я запнулся. Черт, всегда знал, что болтовня до добра не доводит. Немного расслабился, и вот результат.
– Расскажи лучше о
– Почему ты боишься говорить о дне, когда обратился?
Зря надеялся.
– Я не боюсь, – довольно грубо ответил я и резко вывел автомобиль на встречку, объезжая яму, так что Емельяна отбросило к двери.
– Тогда в чем проблема? – проигнорировав мой выпад, упорствовал Лебедев, и я вцепился в руль, чтобы сконцентрироваться и не нагрубить.
– Ни в чем, – процедил я сквозь зубы. – Просто это никоим образом тебя не касается.
– Тебе больно об этом говорить, – не спрашивал, а констатировал он. Почувствовал? Лучше бы ему уловить мое раздражение и замолкнуть.
– Я не хочу об этом говорить. Ясно? – я зыркнул на него, думая, что увижу смирение или обиду за свою нелюбезность, но наткнулся лишь на полные сочувствия глаза.
– Тогда произошло что-то еще, ведь так?
Я не ответил.
– Кто-то важный для тебя умер?
Я вдавил тормоз прямо посреди пути.
– Хватит! – рявкнул я. – Прекрати это! Что во фразе «я не хочу об этом говорить» тебе, мать твою, не понятно?!
В ответ на мои слова Емельян встрепенулся и мотнул головой, быстро заморгав.
– Кирилл, прости. Я… я случайно, я… – забубнил он, и мне вдруг стало его жаль. – На меня как будто что-то нашло, я просто смотрел на тебя, и вдруг как коконом каким-то окутало… все эти странные чувства… вопросы.
Емельян схватился за голову и начал растирать виски, чуть покачнувшись вперед.
– Прости, – повторил он, прошептав, – не знаю, что происходит.
Как и я. Но надеюсь, доктор Хиршман способен это понять. Иначе моих ответов на все не хватит.
– Слушай, – поколебавшись, я положил руку ему на спину, – я тоже виноват, извини, что накричал. И да, ты прав, мне больно вспоминать тот день, но это не давало мне право срываться на тебе. Так что мы оба напортачили.
Емельян кивнул, на этом мы и закончили.
Выпив воды, Лебедев перебрался на заднее сиденье и как-то сразу уснул. Я чувствовал себя виноватым, но одновременно с тем стало легче. Теперь есть время, чтобы эмоции улеглись. Я задумался над случившимся, над поведением Емельяна и тем, что он сказал. По его словам, он словно потерял контроль над собственным разумом, настроившись на чужие волны.
Мои волны.
Насколько же тогда сильна наша связь, если дело, конечно, в ней, и чем это для нас может обернуться? До сих пор я мог контролировать каждую свою реакцию, все импульсы оставались мне подвластны. Но что если и мои механизмы дадут сбой в присутствии Емельяна?
Ну и завяз же ты, Кирилл Дружинин.
* * *
– Емель, – я аккуратно потряс его за плечо, чтобы разбудить, – мы приехали, вставай.
Разлепив глаза, он медленно поднялся и потер лицо ладонями. На его щеке отпечатался шов от обивки сиденья,
– Что-то не так? – заметив, что я смотрю на него, спросил Лебедев.
– Нет, все в порядке. Давай помогу, – я откинул пассажирское сиденье, чтобы выпустить его из машины. Придерживаясь, Емельян вылез и лениво потянулся, разминая мышцы.
– Где мы? – уточнил он и присвистнул, когда развернулся и разглядел наконец здание, возле которого мы припарковались.
– Жилище дока. Впечатляет, не правда ли? – спросил я, и сам с неким восхищением созерцая похожий на старый особняк загородный дом Хиршмана.
Построенное в отдалении от городской черты и окруженное многовековыми деревьями двухэтажное строение из светлого кирпича, с крутой крышей, мансардой и высокими парными трубами с обоих концов дома. На втором этаже с лицевой стороны здания виднелись два небольших балкона, док называл их «французскими». Над входной дверью и вокруг окон на старорусский манер красовались резные деревянные наличники, а по обе стороны от парадной двери, словно подпирая крышу крыльца, вытянулись тонкие и тоже увитые резьбой колонны из бревен. Впрочем, украшение фасада этим и ограничивалось, в остальном же особняк был выдержан довольно лаконично.
Я не был здесь более пятидесяти лет, но в ту секунду казалось, будто не прошло и года с момента, когда я покинул этот дом. Я помнил расположение комнат внутри, помнил, что в гостевой спальне напротив той, что принадлежала в те годы мне, одна из створок заедала при попытке распахнуть окно. Я помнил запах еды, разлетавшийся из кухни по всему дому, когда утром помощница дока готовила завтрак, а вечером стряпала ужин. На первом этаже справа от входа доктор Хиршман принимал гостей в своем так называемом рабочем кабинете, хотя в обычное время им почти не пользовался, лишь забирал с полки пару-тройку книг, обычно на родном немецком, и уходил. Все встречи с Кругом он проводил исключительно в кабинете, не желая, чтобы те шастали по дому, никто и не настаивал. Мне же был открыт доступ к любому из помещений, хотя нельзя сказать, что я проявлял такой уж интерес к тому, что меня окружало. Наверное, многие бы поразились, как это обычный парень, выросший в «сталинке» с таким пренебрежением относился к существованию в особняке века на полтора старше его самого. Но, так уж вышло, дореволюционная архитектура тогда занимала, наверное, последнее место в списке заботящих меня дел. А со временем я просто привык. Так банально, но это правда. Да и сам док никогда не разделял страсть к роскоши и пышному убранству. Для меня это был просто дом, крыша над головой, пусть и с оттенком барского изящества.
– И ты решил сбежать отсюда? – указывая рукой на терем-теремок, спросил Емельян и посмотрел на меня, как на идиота.
– Предпочитаю жилплощадь поскромнее, – отшутился я, – пойдем. Док скоро приедет, но передал, чтобы мы чувствовали себя как дома.
Гравий на тропинке тихо похрустывал под ногами, когда мы шагали к парадной двери. Опавшая листва желто-коричневыми пятнами выделялась на пожухших газонах, где местами виднелись пучки еще зеленой травы. Часть листьев ветром прибило к дорожке и мокрое месиво липло к подошвам ботинок. Дождь наконец прекратился, но тучи по-прежнему хмурились, низко нависнув над землей, готовя к затяжной осенней непогоде.