У кладезя бездны. Часть 1.
Шрифт:
В аграмском кремле или крепости, если ее называть привычными терминами — неожиданно много места, потому что строилось (точнее перестраивалось) это место — как укрепленный гарнизон для размещения элитных османских частей, призванных защищать интересы Империи на Балканах. Сейчас — в нем располагался весь епископат хорватской диоцезии, [76] аппарат кардинала Аграма и отдельный — аппарат примаса Хорватии, который в структуре Римской Католической Церкви занимал неожиданно высокое место и во главе его был не архиепископ, а примас. Но это было разумно, почему — потом поймете.
76
епархии
На
77
Пограничником, в этом мире граничары так же живут в местах, где соприкасаются территории населенные преимущественно хорватами и преимущественно сербами. Сами понимаете, насколько опасны такие территории.
У примаса было два кабинета — не считая места в самом храме, где он мог должным образом подготовиться к литургии — но его часто не могли найти ни в храме, ни в одном из двух положенных ему кабинетов. Архиепископ Коперник — любил проводить время на левой башне, как раз той, которую перестроили турки, там — у него был третий кабинет, куда доступ был открыт самым близким и допущенным людям. Еще — он любил стоять на самом верху, на открытой галерее, самой верхней — она была на высоте примерно девяносто метров над землей. Учитывая, что Аграм уходил от собора вниз и весьма круто — казалось, что ты летишь.
Учитывая произошедшее с архиепископом Котаничем — Великий Бан Хорватии, доктор Сракич прислал новому архиепископу серьезную охрану. Восемь человек в смене, все те же граничары — они знали, что новый архиепископ из их среды и работали не за страх, а за совесть. Не раз и не два — они уговаривали Коперника не выходить на галерею, мотивируя это опасностью снайперского выстрела со стороны города — но Коперник всегда отмахивался от настойчивых пожеланий охраны. Он знал, что выстрел снизу вверх под очень большим углом редко бывает точным. И еще он верил в Бога и в судьбу — как и любой славянин.
Сейчас — архиепископ Коперник стоял на галерее не один. Рядом с ним стоял человек в простом монашеском одеянии, подпоясанном простой грубой веревкой. Дул ветер — здесь он дул ощутимо, с шумом, что исключало всякое подслушивание, в том числе и дистанционное, с помощью лазерного луча. Разговор шел на итальянском, который в Хорватии очень не любили, [78]
— Мы сильно рискуем… — сказал примас Хорватии — очень сильно рискуем. Мы размениваем верных людей на тех, о верности которых не имеем ни малейшего представления.
78
Италия — пыталась в свое время отвоевать у Австро-Венгрии, соответственно и у Хорватии побережье Адриатики, называемое в Италии Далмацией. Территориальный спор по этому поводу шел до сих пор, правда, не военными средствами.
Собеседник усмехнулся — и ветер подхватил смешок и унес его в сторону гор.
— Ты когда-нибудь видел, как ловят океанскую рыбу?
— Нет.
— Это просто. Сначала — ты должен поймать наживку. В качестве наживки может пойти полосатик, тунец, пеламида, еще что-нибудь. После того, как ты это поймал — ты берешь крючок побольше, стальной трос, потому что никакая леска не выдержит рывки акулы или меч-рыбы, насаживаешь наживку на крюк и бросаешь в воду. Если рыба — меч умудрится съесть наживку — ты просто начнешь все сначала, вот и все.
— Но наши люди в Берлине…
— Это не наши люди! — отрезал собеседник в монашеской рясе — они никогда не были нашими и не будут. Сластолюбцы, мужеложцы, игроки! Запомни: грешника можно использовать, но никогда — долго. Он гнилой в душе и предаст при первой же возможности! Их мы тоже разменяем в свое время — у подлинно наших людей должна быть чистая дорога.
Если архиепископ Коперник и хотел выразить свое несогласие — то не решился сделать это и угрюмо промолчал.
— Как поживает Божич? — спросил монах.
— Пока хорошо. Непонятно, сколько еще продержится. Все в воле божьей.
Монах ничего не ответил. Когда у человека рак — все и в самом деле — в воле Божьей.
— Нужно, чтобы продержался. Слышишь меня? Пусть не отказывается от лечения. Объясни его — что это не в воле Господа.
— Да…
Монах зачем то загнул палец.
— А Николич?
— С эти все нормально…
Монах пристально уставился на примаса.
— Полагаю, что нет, Святой отец. Что с ним?
— Он не верил. Не верил и не верит.
— Неисповедимы пути Господни, и каждый — придет по ним к храму…
Примас понял, что Николич — остается на нем.
— Его превосходительство, преподобнейший монсеньор Антолези, полагаю, скоро освободит свое место — вне всякой связи с предыдущим разговором сказал монах — у нас есть кто-то на примете в твоей епархии?
— Если только Седолич. Но он же не…
— Итальянец — улыбнулся монах, по-свойски похлопал примаса по плечу — не так давно, я имел конфиденциальную аудиенцию Его Святейшества. Он вполне недвусмысленно выразил мысль, что Трибунал Священной Римской Роты [79] потребно бы разбавить. Ведь среди тех, кто встает по утрам и осеняет себя крестом — не только итальянцы верно?
79
Второй апелляционный трибунал Римской католической церкви. Чрезвычайно важное учреждение.
Примас угрюмо промолчал. То, что говорил ему монах, верней тот, кто скрывался по монашеским одеянием — означало то, что в Ватикане произойдет еще одно злодеяние. Которых и без этого было слишком много.
Но по-другому уже не получалось.
— Можно будет найти.
— Твоя земля, Франциск, дает истинных воинов веры. Таких, каких на моей земле — увы, уже не осталось.
— Что мне делать с каналом на Дубровник? — спросил примас, меняя тему разговора — по нему германцы могут выйти на меня.