У кромки прибоя
Шрифт:
Томас ни разу не упомянул имени, но Мэри знала, что они оба подразумевают Эстер. Ее глубоко ранило даже то, что он завел этот разговор: настоятельное желание Томаса поговорить о бывшей няне Нины было слишком очевидным.
— Именно так она и поступила! — прорычал он.
Значит, один из телефонных звонков, которые сделал Томас, вернувшись утром…
— Отказалась выйти ко мне, когда я пришел к ней домой. А потом, когда позже я ей позвонил, бросила трубку.
— Как вы сами отметили, Томас… — Мэри передвинула фигуру на шахматной доске, — вы были
— Я был агрессивен сегодня потому… Вы сказали «мат»? — Он изумленно уставился на доску, не веря своим ушам.
Выражение его лица заставило Мэри рассмеяться. Должно быть, ни разу в жизни Томас Тэлфорд не проигрывал в шахматы, и эта партия просто сразила его наповал.
— Не стоит так удивляться. Шахматную доску приют мог себе позволить… в отличие от верховых лошадей. А за шестнадцать лет было немало дождливых дней и вечеров.
Последние слова она произнесла без горечи. Ее детство в приюте нельзя было назвать несчастливым. Возможно, немного недоставало любви — но и только.
Томас восхищенно взглянул на нее, потом опять на доску.
— Красиво сыграно, Мэри, — сказал он с неподдельной теплотой. — Вы достойный противник!
Она не хотела быть его противником, мечтая вернуть того беззаботного спутника, каким он был по дороге сюда. Человека, который поцеловал ее…
— На сегодня достаточно. — Томас встал и передвинул столик на прежнее место в угол комнаты. — Вы правы, большую часть дня я вел себя как скотина… Знаю, что вы этого не говорили, — заверил он Мэри, заметив, что та собирается протестовать. — Но знаю также и то, что именно таким я и был. Нечего сказать — хороша поездка для вас и Нины! — в порыве самоосуждения добавил он. — Ладно, теперь все будет иначе. Если вас не затруднит, налейте нам обоим бренди, а я затоплю камин.
Бренди и камин… Бренди она не особенно любила, а вот камин!.. Слишком уж интимная обстановка, если учесть, что она работает на этого человека.
— Немного поздновато, — заметила Мэри, многозначительно посмотрев на часы. — Особенно учитывая, что сегодня я проспала.
— Насколько мне известно, в последние дни у вас почти не было свободного времени. Вы здесь не только для того, чтобы присматривать за Ниной, но и затем, чтобы отдохнуть. Впрочем, вы, может быть, предпочли бы провести остаток вечера со своими друзьями? — спросил он, пронзительно взглянув на нее. Казалось, эта мысль только что пришла ему в голову.
Возможно, это было бы безопаснее, чем, уютно устроившись, коротать вечер с Томасом!
Но какая-то часть ее не хотела безопасности. В безопасности она провела всю свою жизнь, надежно укрытая от штормов сначала стенами приюта, а затем дружбой трех своих соседок по квартире и нетребовательностью немногих приятелей, которые были у нее за эти годы.
— Я не привыкла к ночной жизни, — тем не менее отказалась Мэри.
В предложении же самой налить бренди заключалось одно преимущество: она могла быть уверена, что ее порция окажется значительно
Томас взял свой бокал, притушил свет и сел рядом с Мэри на диван.
— Что может быть лучше огня! — умиротворенно сказал он. — Именно из-за камина я и снял эту квартиру.
Мэри была вынуждена признать, что огонь — это замечательно, не говоря уж о том, как соблазнительно сидеть рядом с человеком, которого любишь, наблюдая за языками пламени. А несколько глотков бренди окончательно отогрели ее душу.
Томас откинулся на спинку дивана.
— Как славно!
«Славно» было не то слово, которым Мэри могла бы описать свое состояние. Лучше бы уж она отправилась спать. Или вышла в город. Что угодно — лишь бы не сидеть в полумраке с этим мужчиной. Потому что сейчас она очень хотела его поцеловать!
Словно почувствовав что-то, Томас повернулся и взглянул Мэри в лицо. Его глаза казались темными, и в их глубине плясали отсветы пламени.
— И компания вполне подходящая…
Она почувствовала, как тепло прилило к ее щекам, и огонь в камине не имел к этому никакого отношения!
— Я имею в виду, Мэри… — он сжал ее руку, — что вы не из тех женщин, которые не умолкая болтают о всяких пустяках. Если уж вы говорите, то только потому, что у вас есть что сказать по существу. В противном случае вы просто молчите.
Мэри понимала, что руку следует убрать, что это та самая опасность, о которой она размышляла совсем недавно. Но она любила этого человека. И у нее больше никогда могло не оказаться возможности быть так близко к нему.
— Вам именно это нравится в женщинах?
Томас улыбнулся:
— Я не предпринимаю очередную атаку, Мэри. На самом деле я просто люблю женщин. И пытался сказать вам сейчас, — хотя пока не очень в этом преуспел! — что особенно мне нравитесь вы.
Мэри слегка отодвинулась, но почему-то Томас не стал от этого дальше. Напротив, казалось, приблизился. Он мягко забрал бокал с бренди из ее покорных пальцев и поставил на кофейный столик рядом со своим. Его лицо теперь было не более чем в дюйме от нее.
— Эти глаза, — зачарованно пробормотал он. — В них можно утонуть!
Мэри не могла дышать. И когда его рот накрыл ее губы, обнаружила, что все, на что она способна, — это чувствовать, тонуть в волнах страсти, захлестнувших ее.
Томас оставил ее губы, но только для того чтобы, пропутешествовав по щекам, поцеловать ее закрытые веки, виски, мочки ушей, нежно покусывая их, вдохнуть аромат ее кожи, а затем снова прильнуть к ее рту.
Когда Мэри почувствовала руку Томаса на своей груди, ее соски, немедленно ответив на прикосновение, стали твердыми и чувствительными к его ласке. Она застонала, тая в его объятиях, и лихорадочно вцепилась ему в плечи.
Мэри не сопротивлялась, когда он опустил ее на диван и лег рядом. Блузка, распахнувшись, сползла с плеч, и глаза Томаса, потемнев от желания, уставились на атласный лифчик, на столь же гладкую кожу.