У Кубань-реки

Алфёров Василий

– Но ведь на нём же была немецкая одежда. Это мы точно установили.

– Одежда ещё ни о чём не говорит. Приходилось и нам щеголять в немецком одеянии.

– Расскажите! – торопил Мишка, нетерпеливо ёрзая на козлах.

– Погоди, давай по порядку. Разрядил я тогда пулемёт и потащил его к установленному месту встречи. Иван уже был там. В хутор он не пошёл, побоялся немцев (там уже утюжил улицы немецкий танк-разведчик). Стали мы с Иваном вязать плот из сухих валежин. Провозились с ним до самой темноты. Погрузили пулемёт, разделись и только отчалили, как услышали на той стороне урчание машин, треск мотоциклов и немецкую речь. Пришлось менять план. Я решил, что догонять своих нам сподручнее по нашему правому, поросшему лесом берегу. По лесу с пулемётом нам не пробраться. Смазали мы его оставшейся смазкой. Выкопали ямку в приметном

месте, опустили его туда, укрыли сеном и закопали. Перед дальней дорогой решили поспать с часок под копною сена. У меня оставался сухарь из «НЗ». Разломил его на две части. Большую отдал Ивану. Пожевали, и я сразу заснул… и так крепко заснул, что слышу, как разговаривают люди. Говорят совсем рядом со мною, а я не могу проснуться. Наконец, с трудом открыл глаза. Надо мною колышутся зелёные ветки. Попробовал встать – не могу. Голова тяжёлая, будто свинцом налита. Ощупал голову – забинтована. Губы распухли и во рту солоноватый привкус. Пошевелил языком – нет переднего зуба, на котором была золотая коронка. Потихоньку повернул голову в ту сторону, откуда слышался разговор. Вижу, сидят на траве пятеро наших русских бойцов с винтовками и о чём-то совещаются. Прислушался. Говорил старшой, старшина по званию: «Здесь, ребята, переднюем, а вечером надо сходить в село, расспросить у жителей, как, каким путём нам лучше пробраться к своим». Пока старшина говорил, я осмотрелся и узнал хорошо знакомое мне место. Сидели они у брода через Горелую протоку. До войны это было моё любимое место для рыбалки. Значит, мы находились в двух километрах выше хутора по течению Кубани.

– Где Ванюшка? – спрашиваю, – и почему это я ложился спать на Отмытом острове, а оказался в пяти километрах от него – у Горелой протоки?

– Хлопцы, кажется ожил наш покойник! – они, как по команде, вскочили и подбежали ко мне.

– Он, наверно, из местных, – сказал кто-то, – знает все названия.

– Бредит парень, – сказал другой.

– Брежу! – я рывком приподнялся и сел. Голову будто штыком пронзило, но сознания не потерял. – Да я на этом месте столько переловил сомов и усачей… Не верите? Покопайтесь вон под тем пнем, там должна быть стеклянная банка для червей.

Проверили. Баночка оказалась на месте.

– Ну, братишка, теперь мы тебя ни за что не оставим, – сказал старшой, – мы о таком проводнике и не мечтали. Только вот не понятно, как это ты, местный житель, при полной военной форме, валялся под копною, весь в крови, как поросенок недорезанный?

Рассказал я им кратко о себе, кто я такой, где и как воевал до того момента, как легли с Иваном спать под копною. Потом они рассказали о себе. Они, оказывается, тоже прикрывали отход своих, только на том на левом берегу. Было их десять человек. Когда кончились патроны и немцы прижали их к реке, старшина дал команду переправляться вплавь на правый берег, в лес. Уцелевшие пять человек и набрели случайно на ту копну сена, под которой я лежал с разбитой головой. Все решили, что нас спящих обнаружили немцы и меня сонного пристукнули, а Ивана взяли в плен. Не поверил я тогда в такое предположение, но промолчал.

– А патроны у вас остались? – спросил старшина.

– Три полных ленты, – отвечаю, – и закопаны там же вместе с пулеметом.

– Ты сможешь показать нам то место? И учти, туда мы сможем пройти только ночью.

– Найду, – говорю, – хоть с завязанными глазами.

Принесли они меня с Отмытого острова на самодельных носилках. На них же думали и дальше тащить. Но к вечеру я уже и сам мог ходить. Старшина тогда и говорит: «Раз у нас теперь все ходячие, то мы и пулемет прихватим с собою. С пулеметом мы – сила! Если что, можем и с боем прорваться к своим».

Яма оказалась раскопанной и пулемета в ней не было. Мои новые друзья решили, что Иван не выдержал пыток, выдал немцам пулемет. Но я уже не сомневался в том, что все это Иванова работа. Ребятам пока не говорил, чтобы не расстраивать их зря. Вспомнил я, как он предлагал мне сдаться немцам с пулеметом. Тогда я не придал его словам значения, думал, что с перепугу парень говорит и сам не знает, что. Вспомнил и то, как он не раз спрашивал меня, дорого ли стоит золотая коронка и что на нее можно купить.

Но все же не зря мы тогда сходили на Отмытый. В пустой яме я нашел одну коробку с пулеметной лентой. Так что на первый случай патроны у нас были.

Отпросился я тогда у старшины сходить домой повидаться со своими и заодно разведать,

как там и что. Пошли мы вдвоем с одним пареньком-украинцем. Жена, конечно, не обрадовалась, а напугалась той моей краткосрочной побывке. Детей сонных поцеловал, будить не стали: они могли по своей детской наивности рассказать всем, что папка, мол, ночью приходил. И тогда, случись какая заварушка, их первых бы взяли заложниками.

Жена сказала нам, что немцев в хуторе всего-навсего две подводы по три человека на каждой, да и те не военные, а бывшие немецкие колонисты-помещики, бежавшие в Германию после революции. Теперь они едут в свои имения господствовать. С вечера, как приехали, сразу пошли по хутору вербовать себе добровольцев-батраков. Райскую жизнь сулили. Да только никто не позарился на ихние посулы.

Рассказали мы про все это старшине. Он башковитый был парень. По-немецки мог калякать. И вот он решил устроить засаду на этих колонистов. Прикончили мы их подальше от хутора, в Кутине. Помнишь, где мы лошадей поили? Вот в овраге мы их и закопали. А сами потом в ихней одежде, с ихними документами и на ихних подводах без особых приключений догнали своих уже в Черкесии.

Дорога по просеке вышла на опушку леса, и вблизи показался хутор. Почуяв скорый отдых, лошади сами побежали размашистой рысью.

– Дедушка, я так и не понял: вас тогда в лесу немцы хотели убить или Иван? – спросил Мишка, передавая вожжи Тихоновичу.

– Конечно Иван.

– А за что?

– Вот об этом-то и я хотел бы его спросить. Хотел я с ним рассчитаться в ту ночь, когда заходил в хутор. Зашли мы на ихнее Шатохинское подворье. Я остался во дворе, а Сашку-украинца послал а хату. Не хотел, чтобы меня Шатошиха узнала. Сашка обыскал всю хату, подвал, сараи, но ни Ивана, ни пулемета не нашел.

– А может быть, его и вправду тогда немцы убили в лесу?

– В том-то и дело, что не убили. При немцах он тут полицаем был. Скольких людей своих попредал! А как мы стали наступать, ушел с немцами. Вот такие-то дела, внучек, творились здесь во время войны.

Солнце уже низко висело над горизонтом. Навстречу стороною прошла Мишкина бабушка с какою-то старухой. Мишка догадался, что бабушка пошла встречать корову из стада. Он даже не окликнул ее. Ему хотелось скорее попасть на чердак, где – он твердо был убежден в этом – обязательно найдет какое-нибудь оружие. Или узнает какие-то подробности о судьбе дедушки. Может быть, сохранились его письма с войны, или фотографии, или документы. Ведь прежде, чем пропасть без вести, он два года воевал и за это время, может быть, успел совершить немало подвигов. И тогда бы Мишка принес его фотографию в школу и ее поместили бы в том отделе, где написано: «Они погибли за Родину». В тайне Мишка надеялся, что дедушка его был не простым солдатом, а может быть даже старшиной – такое звание Мишка считал нисколько не меньше майорского. Он даже представил примерную подпись под фотографией дедушки: «Старшина Звездинов, командир кавалерийского полка – гроза фашистов».

Автобус, на котором можно было доехать до Прикубанской, отходил рано утром. И потому все дела нужно было успеть сделать вечером.

Под кирпичом у порога Мишка нашел ключ, отомкнул дверь и, не заходя в хату, из сеней по двери забрался на чердак. Там было совсем темно. Хата была покрыта камышом. У трубы, сквозь прогнивший камыш, пробивался тонкий пучок лучей заходящего солнца. Осторожно, на четвереньках, чтобы не натолкнуться на что-нибудь в темноте, Мишка пробрался к трубе, стал на боровок и начал расширять отверстие, в которое пробивался свет. Гнилой камыш ломался от малейшего усилия. В нос ударил горьковатый запах прели. Глаза запорошило пылью. Через несколько минут в крыше уже зияла дыра, площадью с квадратный метр. На чердаке посветлело. Протерев глаза подолом рубахи, Мишка стал осматривать чердак. Ему повезло. Сразу возле трубы он нашёл саблю. Правда, половина лезвия была отломлена и отколота с одной стороны белая костяная ручка. Но всё же это была настоящая казачья сабля. Ободрённый успехом, Мишка стал внимательно осматривать чердак. Чего там только не было: старая обувь, сапожные колодки, горшки, деревянная ступа, оконные рамы… Но оружия не попадалось на глаза. И он решил, что нужно искать в самой крыше. Он стал часто, стараясь не пропустить ни одного квадратного дециметра, протыкать крышу обломком найденной сабли. И только один раз сабля упёрлась во что-то металлическое. С замиранием сердца Мишка осторожно раздвинул камыш и вытащил… ржавую кочергу.