У Кубань-реки
Шрифт:
После Мишкиных поисков, крыша на бабушкиной хате стала как решето. За испорченную крышу бабушка оттрепала Мишку за уши и потом сама долго плакала навзрыд.
Конечно, ни о каком разговоре о дедушке не могло быть и речи. В знак протеста, Мишка отказался ужинать и забрался спать на печь.
И всё же, не зря в этот раз Мишка побывал в Казачьем.
О ЧЁМ РАССКАЗАЛА ШАТОШИХА
Вечером бабушка вязала шерстяной носок. Клубок чёрной пряжи катался по полу у её ног. Белый котёнок хищно набрасывался на клубок и, катая его вокруг ножки стола, запутывал нитку. Бабушка сердито пнула котёнка. Зализав ушибленное место, котёнок взобрался на печь, свернулся
– Вижу, свет у тебя горит. Дай-ка, думаю, схожу проведаю куму.
Мишка слегка отодвинул в сторону полотняную занавеску и посмотрел вниз. В пришедшей он узнал бабку Шатошиху.
– Чего это ты вяжешь себе такие большие носки? – засмеялась гостья. – На вырост что ли?
– Это я не себе, а хозяину своему Андрею вяжу, – сказала бабушка, не отрывая взгляда от спиц. – Сон я вчера видела, будто Тузик больно укусил меня за руку, кровь так и хлещет! А это к тому, что должен кто-то из близких прийти. На прошлой неделе в Сергеевской станице один пришёл домой. А считался без вести пропавшим. Говорят, жил в какой-то Канаде. Ведь он, этот трижды проклятый Гитлер, кого не успел изничтожить, разогнал по всему белому свету. А жена вернувшегося, говорят, перед этим видела точно такой же сон.
– Нет, кума, видно не дождаться нам с тобою наших ясных соколиков: ни Андрея твоего, ни сыночка моего Ванюшки. Где-то на чужой сторонке теперь уж и косточки их истлели.
– Вы, тетя Нюра, Ивана своего не равняйте с Андреем, – бабушка сняла очки и передником протерла глаза. – Сыночку вашему дорога домой заказана, если он жив. А Андрей мой, если жив остался, обязательно придет. Ему нечего бояться. У него перед людьми совесть чиста.
– Нет уж, Петровна, насчет совести чья б корова мычала, а твоя бы лучше помолчала, – вскипела Шатошиха. – Сколько раз тебе говорить о том, что рассказывал Ванюшка про твоего Андрея?! А мой-то сыночек после полиции в партизанах служил.
– Тетя Нюра, никогда я не поверю, чтобы Андрей пошел на такое дело. Вы говорите, что Ванька партизан. А почему же он тогда с немцами ушел?
– Я ж тебе говорила, что по глупости, по своему недоразумению.
Мишка был поражен услышанным. Оказывается его дедушку обвиняют в чем-то очень страшном, может быть даже в предательстве! Он готов был броситься на Шатошиху с кулаками. А что если она говорит правду?! Мишка решил послушать дальше.
За долгие послевоенные годы соседки, видимо, не впервые ведут такой разговор и потому теперь уже не придают ему большого значения. Они немного помолчали и, как ни в чем не бывало, стали говорить о погоде, о плохих выпасах для коров и о том, какие неприлично короткие юбки носят современные девочки. Это Мишку не интересовало.
– Ой! – вдруг громко вскрикнула бабушка и схватилась за поясницу. – Что-то часто стало в спину стрелять. Надо в понедельник сходить в амбулаторию.
– И-и-х, кума, ты, как совсем молодая, веришь хвершалам. Ничего они в болезнях не понимают. Только и знают, что колоть людей толстыми иголками. Это тебя кто-то сглазил. Сходи лучше завтра к Арсенчихе, она наговорит воды, умоет тебя от сглазу, и сразу все пройдет. Это теперь стало так: чуть, что сразу к хвершалу. А раньше обходились и без них. Помню, еще мой дедушка покойный рассказывал (Царство ему небесное! Больше ста лет прожил): стояли они отрядом на Дозорной горе. Большой у них был отряд – пять тысяч казаков. Какой-то турецкий царь собирался на них войной идти. Ждали его со дня на день, Лошадей все время под седлом держали. Командовал всеми ими генерал Елагин. И надо ж было такой беде случиться, что в ту самую пору на казаков чума напала. Что ни день – десятка два гробов строгать приходилось.
Мишка подвинулся ближе к краю и отодвинул занавеску.
– А разве у них в отряде не было врачей? – спросила она.
– Ученые лекари может и были, – продолжала Шатошиха, – да только они ничего не могли поделать с такою напастью. И тут приходит к Елагину генералу пожилой казак и говорит: «Я знаю, как избавиться от этой хворобы. От нее надо откупиться».
– Как это откупиться? – спрашивает генерал.
– А так, – отвечает казак, – отдать ей все самое лучшее и дорогое, что у нас есть: позолоченное оружие, лошадей…
– Постой, постой, – прервал его генерал, – куда ж, по-твоему этот выкуп?
– Известное дело куда, – говорит казак, – в землю зарыть. Хвороба же в землю наших казаков забирает, значит туда и выкуп надо отдавать.
Мишка отбросил занавеску себе на спину и так сильно подался вперед, что едва не свалился с печи.
– Генерал хоть и высокого звания был, – продолжала Шатошиха, – а не погнушался совета простолюдина. Тут же приказал запрячь в свою тачанку, окованную серебром да золотом, тройку лучших лошадей и велел собирать ценности. Нагрузили они полную тачанку. Ради такого дела никто ничего не жалел. Отдавали все: украшения со сбруи, пояса с дорогим набором, кинжалы, сабли с позолоченными ножнами, золотые монеты, кресты… А сам генерал не пожалел свой парадный мундир с золотыми гозырями. Потом казаки выкопали в горе пещеру, завели туда тройку, впряженную в тачанку с дорогой поклажей, вход заложили камнем и засыпали землею. В тот же день вся хворь прекратилась. Вот так-то, кума, раньше без хвершалов обходились, – закончила рассказ Шатошиха.
– Потом они все это забрали? – спросил Мишка с тайною надеждой на отрицательный ответ.
– О-о, да у тебя Петровна, гости, – удивилась Шатошиха. – Значит, не зря тебе кровь снилась. Зачем же забирать? По сей день все там и находится.
В ту минуту Мишка забыл все: о неприятном разговоре с бабушкой и свою неприязнь к Шатошихе, навеянную рассказом Тихоновича. Забыл под влиянием только что услышанного. Он спрыгнул с печи и подошел к старухе.
– Вы знаете, где эта пещера? Смогли бы показать?
– Еще бы не знать, мне дедушка не раз показывал то место. Это, кума, – обратилась Шатошиха уже к бабушке, – если подниматься на Дозорную через Казачьи ворота, то пещера находится слева от дороги перед последней крутинкой. Летом ее не найдешь, а зимою – сама не поверила бы, если б не видела – какой бы ни был глубокий снег, а на том месте, где был вход в пещеру, всегда голая земля.
– А летом можно найти то место? – нетерпеливо спросил Мишка.
– Какой же ты непонятливый! – обиделась старуха. – Я же сказала, что примерное место знаю, а точнее можно найти только зимою.
– Ну хоть зимою покажете?
– Постой, касатик, а зачем это тебе так необходимо знать?
– Понимаете, мы в станице создаем музей и, если забрать все, что там есть…
– Боже вас упаси трогать! – взмолилась Шатошиха. – Иначе вся хворь выйдет наружу.
Заснул Мишка в ту ночь перед самым утром. Ему приснился хороший сон. Будто вход в пещеру он нашел летом и большущей лопатой, такой, какою дворники сгребают снег с тротуаров, быстро расчистил его. Три застоявшихся вороных красавца, нетерпеливо перебирая ногами, радостным ржанием приветствовали своего освободителя. Мишка надел на себя генеральскую черкесску и папаху, к дорогому поясу прицепил с позолоченными ножнами саблю и кинжал, уселся на козлы, взял в руки сплетенные вожжи, на месте развернул тройку и прямо без дорог помчался в станицу. Полуденное солнце тысячами зайчиков играло в тачанке. От быстрой езды и радости у Мишки забивало дыхание. Когда тачанка уже свернула к музею, на козлы вдруг вспрыгнул неизвестно откуда появившийся Санька Мокроусов и, ехидно улыбаясь, начал сталкивать Мишку вниз. Стараясь вложить в удар всю злость и обиду, Мишка наотмашь ударил зазнайку по лицу.