У любви не всегда красивое лицо
Шрифт:
– Надир, увези ее на вокзал и убедись, что она будет в безопасности.
– Эрик, - она рыдала, - прошу, не заставляй меня уезжать!..
– Это ради нас, Кристин! – старался убедить ее я, вытирая ей слезы шелковым платком.
– Нельзя медлить, нас могут раскусить в любой момент. Мы с Густавом скоро приедем, я буду писать тебе, ты только отвечай, пожалуйста! А теперь беги, пока не стало слишком поздно, а я закончу здесь с похоронами.
Она шмыгнула носом и поцеловала меня на прощание. Этот поцелуй был полон боли и отчаяния. Мы расстаемся
– Иди!
– я через силу отстранился от нее.
– Скажи Густаву, что я люблю его… – всхлипнула она.
– Обещай, что с ним все будет в порядке, что ты будешь за ним присматривать!
– Я обещаю, Кристин. Я буду заботиться о нем до конца своей жизни!
Когда Надир увел Кристин к черному выходу, я закрыл крышку гроба.
Остальная часть похорон прошла гладко. Рауль был таким же холодным и беспристрастным, и только когда гроб засыпали землей, он одарил меня ледяным взглядом и пошел к повозкам. Я знал, что он будет наблюдать за мной еще некоторое время, что наймет людей, но это будет недолго. Он, наконец, убедится, что нет смысла следить за мной, что я живу своей размеренной жизнью, в которой больше нет Кристин, и успокоится. И тогда все будет хорошо.
Вечером я уже сидел у постели моего сына, держа его за руку. Он так и не очнулся, а все из-за меня! Мне было очень больно даже смотреть на него, но я же пообещал Кристин!
– Эрик?
– Когда я обернулся, то увидел жену перса с корзинкой в руках.
– Да, Алиша?
– Я тут приготовила тебе поесть. Ты и так исхудал.
Я натянуто улыбнулся и отставил корзинку в сторону:
– Спасибо, я поем позже, - Алиша кивнула и вздохнула.
– Надира не будет дома всего несколько дней, а мне кажется, что это целая вечность. Кажется, будто его нет года два, а не пару часов.
– Я чувствую то же самое, - вздохнул я, - мне тяжело быть вдали от Кристин, но наши страдания восполнятся, и мы, в конце концов, будем вместе, стоит только немного подождать…
Женщина похлопала меня по спине:
– Не забывай отдыхать, Эрик. Густаву ты сейчас нужен как никогда.
Как только она ушла, я поудобнее устроился в кресле, ведь впереди целая ночь. Было ужасно знать, что ты ничем не можешь помочь собственному ребенку, а жить ему, или умереть - это зависит от Бога. Если он умрет - я никогда себе этого не прощу. Как я смогу смотреть в глаза Кристин зная, что я погубил ее ребенка?
– Густав, ты должен проснуться, - прошептал я, посильнее сжав его руку, - ты не можешь умереть, я не смогу с этим жить… Ты нужен мне, Густав!..
Я склонился над ним и поцеловал в лоб. Я больше всего на свете хотел, чтобы он проснулся. Я любил его, любил своего сына так, как никогда никого не любил, я хотел жить, как нормальный человек. Может, хоть в Пенсильвании я смогу жить так, как всегда мечтал? Иметь семью, свой дом, свой собственный сад, ходить на пикники, завести собаку… И жить! Жить счастливо, без боли и без страданий!..
Я вздрогнул, когда вдруг
– Мама?
– ребенок застонал и медленно открыл глаза.
– Нет, Густав, - я ликовал, я был так рад, что он, наконец, очнулся, что мне хотелось подхватить сына и закружить по палате, но опять же меня сдерживал здравый смысл.
– Здесь нет твоей мамы.
– Г-где она? – тихо прошептал мальчик.
– Она… - я запнулся. Что мне ему сказать? Правду, конечно. Я скажу ему правду.
– Она уехала на некоторое время, а я буду заботиться о тебе, пока ее нет.
Мальчик был очень бледным, он только кивнул и закрыл глаза:
– Мистер Эрик? Обещайте, что не оставите меня.
– Я обещаю, Густав. Я буду тут, пока тебя не выпишут из больницы. А ты, в свою очередь, должен пообещать, что будешь бороться с болезнью и побыстрее поправляться.
– Обещаю.
Я, как и обещал, оставался в больнице Густава всю ночь. Должно быть, я задремал, поскольку, когда открыл глаза, то увидел у постели сына Рауля. Что, Христа ради, он здесь делает?! Я выпрямился и скрестил руки на груди:
– Могу чем-нибудь помочь?
– ядовито осведомился я.
– Если нет, то предлагаю тебе уйти. Нечего тебе здесь делать, особенно после тех слов, что ты сказал в адрес этого ребенка.
– Я просто хотел увидеть его в последний раз, - вздохнул виконт. Он казался расстроенным и… трезвым? В его голосе не слышалось былой надменности и фальши.
– Я хотел в последний раз взглянуть на него и убедиться, что он действительно твой сын… Да, он твоя копия.
Когда Рауль посмотрел на меня, то на его лице снова появилось то пренебрежение и отвращение, с каким он обычно смотрел на меня.
– Не могу поверить, что Кристин сделала это, что легла с тобой в одну постель. Посмотри на себя, ты жалкий и ущербный, как ты собираешься воспитывать ребенка?
– Я справлюсь. Это мой сын, и я воспитаю его так, что он вырастет настоящим человеком.
– Ты его не заслуживаешь, - проворчал Рауль.
– Ты его погубишь. Он вырастет больным человеком. Как и ты. Ты психически больной.
Я собирался ответить на колкость, когда одеяло зашевелилось. Мы одновременно посмотрели на ребенка. Он проснулся, а когда увидел Рауля, то слабо произнес:
– П-папа? Ч-что ты здесь делаешь?
Рауль посмотрел на меня, потом снова на мальчика, будто сравнивая, а после грубо прорычал:
– Я не твой отец! И никогда не был твоим отцом! Этот монстр, которого ты зовешь «мистер Эрик» - твой настоящий отец!
Я замер, внутри меня все оборвалось. Нет, только не так! Я сам должен был сказать ему!
– Что? – мой сын неверующе посмотрел на виконта.
Я схватил Рауля за ворот рубашки. Как он смеет? Как он посмел это сказать?! Мы с Кристин должны были хранить это в тайне! Густав… он необычный, он видел мое лицо - но не убежал, не заплакал, так что же мне теперь ожидать? Как он отреагирует? Зарыдает? Закричит? Будет сердиться?